— Ну? Что? — встретили его неспящие друзья.
— Что „что“? — вопросом на вопрос ответил Гарри.
— Что ОН решил предпринять сейчас? Вслед за чашей? — пояснила Гермиона.
Его и самого мучило: сколько можно упиваться этой победой? „Завтра поговорю с ним. Обстоятельно“ — решил он. И вновь перед его глазами предисловием ко сну закружились калейдоскопом дневник Тома Реддла — раз! перстень Салазара Слизерина — два! слизеринский медальон — три! чаша Пуффендуй — четыре!.. и дальше, чуть в отдалении, брошь Кандиды Когтевран — пять, доспехи Годрика Гриффиндора — шесть, Нагайна — семь. И всё! Всё! Когда-то это случится? Но ни завтра, ни послезавтра поговорить с Будогорским не представилось возможности. Дело в том, что семикурсникам вменялось в обязанности дважды в год пробовать себя в качестве преподавателей. Фокус был в том, что проводить следовало ВСЕ дисциплины — вне зависимости от того, как ты по ним успеваешь. Причём: объяснив новую тему, на втором занятии ты должен устроить опрос с практическими заданиями, а на последующих провести опытно-экспериментальную работу. Последнее, что тебя ждало: закрепление материала в творческих заданиях. Для чего требовалось самостоятельно разработать конспект, представить его на обсуждение курирующему тебя специалисту, а потом уже выходить на арену. Всё это занимало четыре дня. В пятницу проверялись творческие работы учащихся и вывешивались результаты. Если оценки учеников были низкими, то итоговая отметка стажёру тоже была таковой. Эта педагогическая практика именовалась „Программой повышения квалификации начинающего мага“ (или „курсом молодого бойца“). Большим подспорьем были рукописи прошлых лет. На их основе легко можно было составить свой конспект. Большинство ребят так и делали. Но не Гарри. У Дурслей ему негде было складировать свои свитки — все пергаменты прошлых лет он уничтожил. А сейчас, соответственно, приходилось пыхтеть самому да ещё и без подсказок. Из ложной гордости Гарри ни к кому не обращался за помощью. Неудивительно, что некоторые конспекты ему приходилось переписывать по два, а то и три раза. И если занятия по защите давались ему сравнительно легко — Будогорский никогда не придирался, отдавая дань умению Гарри давать материал в практике; со Слизнортом проблем также не возникало — главным образом потому, что Гарри, скрывая ото всех (а в первую очередь от Гермионы), вновь завладел учебником Принца, пойдя на своего рода сделку с совестью: мол, Принц — это Принц, а Снегг — это Снегг=две большие разницы; с Флитвиком они всегда ладили (равно, как и с его предметом); да и с мадам Стебль не было особой головной боли: она, будучи фанаткой своих питомцев, львиную долю урока проводила сама (и так же ревностно и вдохновенно сочиняла конспекты лекций — всем без исключения студентам); а вот МакГонагалл доставляла ему немало неприятных минут. В этот году на своем курсе они начали осваивать трансфигурацию себя, любимого. И казалось невероятным, что эта сложнейшая часть магической трансфигурации, получалась у него лучше, нежели превращение какой-нибудь финтифлюшки в чашку или ложку, как того требовал учебный план младших курсов, где они преподавали. Но куда там! Стоило только Джинни обратить на него свой взор, как он начинал краснеть и заикаться. Ведущий педагог присутствовал на всех занятиях своих подопечных — таков был порядок. И каждый раз после урока МакГонагалл выговаривала Гарри, что „для мракоборческой карьеры нужно получить по моему предмету хотя бы ‚выше ожидаемого‘! Пока я эту оценку — увы! — поставить не имею права“. Получив от неё последнее предупреждение, Гарри решил, что просто не имеет права предавать свою мечту. В связи с этим, он засунул свою гордость куда подальше и отправился к Будогорскому. Дверь в кабинет профессора распахнулась, и на пороге возник сияющий Барин.
— Гарри! Проходи! — радушно пригласил он его.
Класс оказался полон.
— О-о-о! — пронеслось по аудитории.
Гарри ничего не понимал. Он присмотрелся: „Ага! ОД в полном составе!“ Гарри вопросительно посмотрел на Будогорского.
— Я тут — уж не обессудь — кое-что рассказывал о нашем с тобой пребывании в России. Ребята теперь знают, что научиться владеть своими руками — тяжкий труд. Но, в принципе, это в пределах возможностей каждого.
Гарри промычал что-то вроде: „А-а, у-у“. Барин поднял руку, призывая всех к молчанию.
— Послушайте! Со следующей недели, по окончании практики VII-го курса, начнутся регулярные занятия нашего факультатива. Милости прошу всех желающих!
Студенты начали расходиться. Гарри остался наедине с Будогорским.
— Что у тебя? — не поднимая глаз, деловито спросил Барин, приводя в порядок бумаги на столе.
— Вот, — Гарри протянул ему черновик последнего конспекта по трансфигурации.
Будогорский пробежал его глазами и охарактеризовал так:
— Что ж, неплохо. Но без выдумки. Давай-ка мы сделаем так…
В четверг МакГонагалл ненадолго задержалась. Войдя в класс, она замерла. За столами не было ни единого ученика. Зато тут и там громоздились композиции из самых невероятных предметов. На одной из них, на фоне бархатной шторки, сидел орёл и невозмутимо чистил перья.
— Добрый день, профессор! Проходите, присаживайтесь, пожалуйста, — важно поздоровалась птица.
— Гарри! — всплеснула руками Минерва МакГонагалл. — Это Вы?
Гарри (а это был, действительно, он) обернулся самим собой.
— Профессор, на опытно-экспериментальном занятии мы довольно успешно превращали животных в предметы и обратно. И обратили внимание, что черты животного отображаются в предмете, который получается в результате опыта. Так, кисточки на ушах рыси нашли своё выражение в кистях по углам подушки; когтистая лапа беркута так и осталась ею в ноге напольного торшера… И так далее (МакГонагалл кивнула). В связи с этим мною была выдвинута следующая гипотеза: личностные черты человека, подвергнутого трансфигурации, также находят отражение в получившихся предметах. Более того, они узнаваемы…
— Поттер! — МакГонагалл сдвинула брови. — Не хотите ли Вы сказать, что предметы выставленных здесь, так сказать, „натюрмортов“ — учащиеся VI-го курса?
— Верно.
— Но… как?
Гарри дотронулся палочкой до мягкой игрушки волка с буйной шевелюрой. Тут же игрушечный волчок стал профессором по защите от тёмных искусств.
— Приветствую Вас, Минерва. Я был рецензентом этого молодого человека, — отрекомендовался Будогорский. — Так что волноваться абсолютно не о чем.
МакГонагалл вздохнула.
— Вам, профессор, — обратился к ней Гарри, — предлагаются анкеты, которые Вы будете заполнять по ходу занятия.
Росчерком волшебной палочки он уложил стопку анкет на стол Председателю жюри (в качестве которого выступала МакГонагалл).
— Завтра, — продолжал он, — я обработаю данные исследования и представлю Вам в виде сводной таблицы.
МакГонагалл едва заметно улыбнулась.
— Это материал не VI-го курса, а Вашего, Поттер. Ну, что ж. Вы заработаете высший балл, если Ваша гипотеза подтвердится… хотя… ладно. Все комментарии позже… Так, например, я уверена, что это никто иной, как Полумна Лавгуд (Директор указала на престраннейшие часы — ходики, зыркавшие туда–сюда глазами Полумны).
Гарри дотронулся до ходиков и перед ним появилась мисс Лавгуд собственной персоной.
— Браво! — скромно поаплодировал Будогорский. — Что мы пишем в анкете, Гарри?
Гарри пояснил.
Следующей была опознана слизеринка Матильда Бигхаус — она была заколдована в вазу с фруктами: фрукты были поедены червяками и выглядели так, будто их начинили ядом (точь-в-точь, как её глаза). Дальше пошло по отработанной схеме: наблюдение — анализ — опознание — заполнение анкеты. МакГонагалл увлеклась и раскраснелась. Студенты, которых уже опознали, пытались её сбить с толку, но она отшучивалась и на провокации не поддавалась. Сдвоенная трансфигурация прошла на одном дыхании. МакГонагалл забрала заполненные анкеты и сказала, что сама обработает данные. Отличную оценку она поставила ему заочно, пожурив, однако, за то, что Гарри обратился не к ней, а к Будогорскому. Рон с Гермионой уже обедали, когда к их столу присоединились Гарри и Джинни. Рон выглядел всклокоченным и смущённым. Гермиона, наклоняясь к ним, сказала вполголоса:
— Мандрагора нагадила ему на руки. V-ый курс так хохотал, что Рон сбежал от стыда с урока. Поэтому профессор Стебль не сразу оказала ему помощь. Взгляни на его руки.