Посидим на лавочке…
Посидим, поокаем —
Мож, что и наокаем! Эх! — и Василиса вытащила в круг Барина.
К их удивлению, Ростислав Апполинарьевич не стал ломаться и ответил ей приятным баритоном. Василиса, сложив, как школьница, руки „полочкой“, приплясывала перед ним.
Василисушка моя —
Краса ненаглядная —
И румяна, и стройна…
А всё равно — не годная!
И, развернув руки кверху ладонями, прошёлся перед ней „гоголем“.
Чем, скажи, я не годна
Тебе, мой соколик?..
Кто такое говорит,
У того уж не…
Волшебница, под одобрительный смех собравшихся, обошла Будогорского. Тот рассмеялся и, приобняв Василису за талию, запел:
Ну, сама ты посуди,
Что со мною станется?
Мне же тут же, у Яги,
Тумаков достанется!
— От кого достанется?
— От „каво, от каво“… —
От любовничка тваво! Барин выразительно посмотрел на Кощея и нырнул за спины трёх богатырей. Василиса тоже спешно покинула круг. Её место тут же заняла Кикимора. Подбоченившись, она пронзительно заголосила:
У маво милёночка
Шерсть, как у козлёночка.
Голова плешивенька,
Борода паршивенька! Эх!
Тут же, прихрамывая, к ней подвалил Леший и засипел:
А у милой, у моей,
Груди волосаты…
Как на них я погляжу —
Батюшки, святы!
И, обхватив голову, закружился „топотушками“.
Что такое, не пойму,
Что такое я держу?
До колен болтается,
На х… называется! — не осталась в долгу Кикимора.
Мальчишки на печке давились от смеха, девочки смущённо хихикали, но им было явно не по себе. А частушки становились всё фривольнее. Гарри сообразил, что их сочиняют тут же, на ходу. Ясно, что никаких заготовок на этот счёт ранее не имелось. Он подумал, что у него бы так не получилось… Но, может, и не должно… Это их, национальное. Смекнув, наконец, что такое „веселье“ не для аглицких ушей, Баба Яга решила разогнать тёплую компанию. Она задула свечи, и кодла чародеев потекла на поляну. Гарри тоже спустился с печи и подошёл к Барину. Тот ласково потрепал его вихрастую голову и ответил на немой вопрос:
— Завтра, Гарри. Всё завтра.
Назавтра он растолкал Гарри чуть свет и знаком попросил следовать за ним.
— Сегодня, Гарри, мы предпримем то, ради чего и оказались в России. Тебя, правда, чуть не звала… Ну, авось обойдётся… Лучше нам отбыть, пока все спят. Чтобы не было лишних вопросов. Готов?
Будогорский попросил, чтобы Гарри взял его за руку (как они делали когда-то с Дамблдором) и трансгрессировал. Судя по всему, они очутились неподалёку от домика Старика Лесовика. Местность показалась Гарри знакомой. Барин вышел на пригорок и, сняв с шеи шнурок со свистком, которого Гарри раньше не видел, свистнул в него два раза. Тут же трава зашевелилась и разделилась — как волосы на пробор — на три тропинки. Они очутились в центре трёх дорог. Перед ними вырос огромный валун, поросший мхом. Будогорский подошёл к нему и потёр рукавом футболки. На камне обозначились слова:
НАЛЕВО ПОЙДЁШЬ — КОНЯ ПОТЕРЯЕШЬ,
НАПРАВО ПОЙДЁШЬ — ДРУГА УТРАТИШЬ,
ПРЯМО ПОЙДЁШЬ — СЕБЯ НЕ УЗНАЕШЬ,
А НАЗАД ПОВЕРНЁШЬ — НИЧЕГО НЕ НАЙДЁШЬ.
P.S. Верь не глазам своим, а своему сердцу.
— Мы пойдём налево? — робко спросил Гарри. — У нас ведь нет коня — значит, мы ничем не рискуем…
— Ты, наверно, не обратил внимание на приписку, Гарри, — мягко заметил Будогорский. — Что тебе говорит твоё сердце?
— Ну-у, я бы пошёл прямо.
— Правильно. Идти к своей цели надо не кружным путём. Прямота — это честность, правдивость. Качества, которые чуть ценит превыше всего.
Они зашагали по центральной тропе. Вскоре деревья перед ними поредели и обозначилась сложенная из брёвен стена, напоминающая очертаниями старинный форт. В верхнем этаже брёвен были вырублены окошечки бойниц, над которыми возвышались остроконечные маленькие крыши на столбиках-подпорках. Из-за стены форта выглядывали купола церкви. По русскому обычаю, они были крыты щепой — так называемой „дранкой“.
— Перед тобой, Гарри, своего рода памятник русского деревянного зодчества, — сказал Будогорский.
Беспрепятственно они вошли в высокие деревянные ворота в центре постройки и пошли по городку, где, судя по всему, обреталась чуть. Вот мельница. Длинный скотный двор. Художественно выполненный колодец… Пока им не встретилось ни единого человека. От гнетущей тишины у Гарри скребли на душе кошки.
— Может, с ними что-то случилось? — тихо спросил Гарри.
— Подожди, — улыбнулся Барин. — Увидишь.
То, что он увидел, превзошло его ожидания. В один миг поселение ожило. Зазвенела цепь колодца — послышался шум льющейся воды. Мельница заскрипела своими крыльями. Зазвучал детский смех. Послышался звон наковальни. Заржали лошади. Всюду закипела жизнь. На них, казалось, никто не обращал внимания. Маленькие человечки сновали по городку, занимаясь своими делами.
— Идём, — Будогорский потянул за рукав разинувшего от удивления рот Гарри.
Они вошли в здание церкви. Барин размашисто перекрестился и, склонив голову, замер. Гарри стоял рядом, не зная, что ему делать. „По-моему, я не крещён“, — вспоминал он. Дурсли никогда не были особенно набожны и поминали Бога примерно в таком варианте: „Боже, спаси и вознагради!“. „В любом случае, у ЭТИХ, наверняка, другая вера“, — успокоил себя Гарри.
— Вера, мальчик, у всех одна. Все верят в наличие высшей силы, которая руководит нами. Вот только, насколько мы следуем этому руководству… — дело совести каждого.
Гарри уставился на крохотного человечка в чёрной рясе до пола. Глаза у него были белыми как молоко — ни зрачка, ни радужки. И, тем не менее, почему-то казалось, что оценивают его именно эти „слепые“ глаза. Гарри всегда считал, что смотреть пристально на чужое уродство некрасиво — он стыдливо отвёл взгляд в сторону. Волшебник улыбнулся и тоже перевёл глаза на Будогорского.
— Славочка! — обратился он к Барину. — Ты совсем нас позабыл. Мы живём в уединении. Каждый новый человек для нас — событие: есть, кому косточки перемыть нашим старухам… да и молодухам тоже. Ты иди в дом-то. И мальца с собой бери.
— Это старейшина общины чути белоглазой, Ладомир, — просвещал Будогорский Гарри по выходе из церкви.
И продекламировал: Где Волга скажет „ЛЮ“,
Янцзекиянец скажет „БЛЮ“, И Миссисипи скажет „ВЕСЬ“. Старик — Дунай промолвит „Мир“, И воды Ганга скажут „Я“.
Барин, улыбаясь, смотрел на Гарри.
— Ты, похоже, не слишком жалуешь поэзию?
— Я всегда считал, что стишки — это так… для девчонок больше…
— Заблуждение, мой друг! И знаешь, что мне кажется? Что в системе образования юных волшебников есть много упущений.
— Это каких ещё? — ощетинился Гарри.
— У Гитлера, например, была такая позиция: людей высшей расы следует приобщать к культурным ценностям, а всех прочих — нет. Действительно, зачем токарю знать о существовании Вагнера? Ты, надеюсь, не являешься последователем вождя фашистской идеологии в этих вопросах?
— Каждый должен заниматься своим делом, — буркнул Гарри.
— Сдаётся мне, что ты не слишком осведомлён не только в литературе, но и в истории, — Будогорского ничуть не смутил резкий ответ своего воспитанника. — Впрочем, мы уже на пороге дома семейства Ладомира.
Гарри только хотел спросить, как ему следует себя вести, но Будогорский уже переступил порог избы.
— Желаю всем здравствовать! — поприветствовал всех домочадцев Будогорский (Гарри также неуверенно поклонился).
— Бог в помощь! — Барин обратился к старухе, возившейся с ухватом у печи.
— Славушка!
Женщина бросила ухват и троекратно поцеловала Будогорского.
— А мы уж вас со вчерашнего дня поджидаем, — говорила старушенция, выставляя на стол нехитрое угощение. — Присаживайтесь. Трапезничать будем.
Она гостеприимно указала на лавку за длинным столом. К столу подходили члены её семьи. С мужчинами Будогорский обменивался рукопожатием. Женщинам делал какой-либо комплимент. „Они, и правда, миленькие“, — отметил Гарри. Женщины — „чути“ отличались неизменной правильностью черт, хрупкостью сложения и безупречным цветом лица. Вот только их глаза оставляли неприятное впечатление. Казалось, что они видят такое, что вызывает их тайное неодобрение.
— Помолимся! — провозгласил неведомо откель взявшийся Ладомир.
Все склонили головы и стали повторять за ним слова молитвы. Гарри старался повторять вместе с ними, но смысл был ему не понятен: „прииде“, „избави от Лукавого“, „не введи во искушение“ и т.п. Ели из общего котла, поочерёдно опуская туда ложки. По-видимому, за каждым была закреплена определённая очерёдность. В этом была какая-то торжественность. Когда подошла очередь Гарри испробовать кушанье чути, Будогорский слегка толкнул его локтём. Окунув ложку в чугунок, Гарри беспокоился, что не донесёт её до рта — рука его ходила ходуном от волнения. Особенно его смущал тот факт, что все буквально смотрели ему в рот своими пугающими глазами. Что это было за варево, Гарри разобрать не смог, но после первой же ложки почувствовал успокоение. Казалось, общее напряжение тоже ослабло — ложками заработали быстрее. За едой никто не говорил. После того, как котелок опустел, одна из дочерей Ладомира (или внучек) разнесла на всех берестяные кружки. Содержимое в них напоминало пепси без газа. Гарри краем глаза увидал, как оставшимся хлебным мякишем чуть подбирает со стола хлебные крошки и отправляет себе в рот. Он постарался это никак мысленно не комментировать, зная, что его мысли на контроле у хозяев дома. После завтрака женщины удалились по своим делам. Мужчины расходиться не торопились. Все смотрели на Ладомира. Наконец старец изрёк: