При этом Будогорский заметно погрустнел. Гарри знал женщину, о которой говорил профессор. Она приходила в больницу каждый день и сидела сначала с Юлией (недолго), а потом, до вечера, с Барином. Катя — та самая тётка, нянчившая детей Снегга. «Как её может любить Будогорский?» — ломал голову Гарри. Да, она надёжна, как добротно срубленная изба… Но и только.
— Ты не понимаешь, — говорил неунывающий Будогорский. — Катерина — мой оплот: честная, верная, безыскусная. Что ещё нужно человеку, который мечтает о крепкой семье? Вот сделаю себе железную пяту и буду — о-го-го!.. Но ты ведь пришёл сегодня не ко мне… то есть не ТОЛЬКО ко мне, так?
Глаза Барина, как всегда, излучали тепло и доброту. Гарри вспомнил, как обычно на него смотрел Снегг — холодно, неприязненно — и поёжился.
— Боишься идти к нему? — спросил Будогорский.
— Да, — сознался Гарри.
— И правильно делаешь, — не стал утешать его Барин. — У Северуса характер и так не сахар… А в связи с последними событиями… от него тут весь персонал стонет. Я бы сто раз подумал, стоит ли лезть на рожон. Может, повременишь со своими благими намерениями? Они зачастную ведут нас… сам знаешь куда.
«Может, этого-то мне и не хватает, — злясь на самого себя, подумал Гарри, — хорошей трёпки от Снегга! А то все нянчатся со мной: уси-пуси!» Гарри угнетал тот факт, что никто его не обвинял. Напротив, все как будто чувствовали свою вину перед ним: Дамблдор — за то, что держал в неведеньи, Люпин — за историю с любовным треугольником Джеймс Поттер — Лили — Снегг, Грюм — за бремя, возложенное на школяра. Но Гарри не искал для себя оправданий. Исполненный вины, он пошёл-таки в палату, где неотлучно подле жены находился Снегг. Подойдя к двери, он уже не был так уверен в том, что ему следует повидаться со Снеггом сегодня. «Тебя предупредили. Дважды. Что было, когда ты не слушал то, что тебе говорили? Ну-ка, вспомни…»
Резко развернувшись, он пошёл прочь. Чем больше Гарри удалялся от злополучных дверей, тем легче ему становилось. И тем быстрее у него становился шаг.
«Я вернусь. Позже», — пообещал он самому себе.
С тех пор, как «Ежедневный пророк» напечатал опровержение публикаций, вовсю чернивших Снегга, каждый причастный (и непричастный) к этим событиям гражданин считал своим долгом нанести визит вежливости Северусу. Эти визиты были скоротечны. На повторные решались только самые близкие: Дамблдор, Будогорский и Катерина. Их Снегг молча игнорировал. Если же кто-нибудь другой пытался выразить ему соболезнования или проявить участие, тут уж — мама не горюй! — Северус Снегг расправлялся с непрошенными гостями быстро. Люпин одним посылом палочки был отправлен в морг (не в качестве покойника, но всё же…), Грюм — спущен с лестницы, а о Скиттер взбесившийся Северус чуть не изломал табурет.
Хуже всего приходилось медсёстрам. Те были вынуждены мириться с причудами Снегга круглосуточно. Когда кто-то из персонала робко заикнулся об установленном для посетителей времени посещений, Северус пришёл в такую ярость, что чуть не придушил несчастного. К счастью, вовремя приковылял Будогорский (который к этому времени довольно ловко управлялся с костылями). С тех пор Снегга оставили в покое. Он не ел, не пил, не спал, дни и ночи просиживая в больнице. Он словно впал в кому. Северус чувствовал в своём сердце дырку, через которую утекает его кровь, постепенно наполняя грудь обжигающей, как кипяток, жидкостью. Было больно и трудно говорить, двигаться, даже дышать. Как в анабиозе он прожил месяц.
Детей отправили к бабушке. В Россию препровожала их Катерина. Они свалились к ничего не подозревающим Гончаровым как снег на голову. Катя позвонила родителям Юлии из Пулково и сказала «Мы едем».
— Что? — не расслышала баба Люся. — Кто говорит? Где вы?
Но Катерина успела повесить трубку. Когда, спустя час, они с детьмя появились в доме на Счастливой улице, в квартире их, не считая Людмилы Семёновны и Валентина Ефимовича, встречали Юлин брат, сын с невестой и лучшая Юлина подруга Лена Васильева.
— Где же Юлия? — спросил Валентин Ефимович (папа). — Мы думали, она сама приедет на свой день рожденья.
— Да, действительно… сегодня ведь её день рождения, — Катя растерялась не меньше Юлькиных родственников. — Простите, я так хочу в туалет… не могла оставить детей ни на минуту… терплю с самого Лондона.
Первой пришла в себя Юлина мать.
— Давайте, — распорядиолась она, принимая из рук Кати Асю и Гошу. И тут же умилилась: — Боже! Какие хорошенькие!
Близнецы, почуяв незнакомые руки, открыли глазки и молча взирали на бабушку, которую не видели чуть ли не со дня своего рождения.
— Смотри-ка, не плачут, — оценил молчание малюток Юрий.
— А ты считал, что все младенцы плачут сутки напролёт? — насупилась Маша, его невеста.
— Я не знаю. Ты лучше у Боба спроси. Он большой специалист по этой части, — этим Юрик хотел уязвить своего дядюшку — тридцатилетнего холостяка. За Борисом (иначе БОБОМ) прочно закрепилось прозвище «девственник» — нетрудно было догадаться, кто ему его дал.
Бабушка Люся тем временем хлопотала над внучатами. Она усадила их в подушки и проверяла подгузники.
— О! А я думала, что это девочка. Оказывается, наоборот, — удивилась Ленка.
Все норовили потискать Юлькиных ребятишек. Аська по своей привычке схватила бабкины серёжки с крупными камнями, пятаясь сорвать их с ушей.
— Шустрая, — похвалила девочку Людмила Семёновна, отцепляя маленькие цепкие пальчики.
— Да, она такая. Не в пример брату. Тот тихоня, — Катерина присела на край постели, вытирая потное лицо ладонью.
— Катюша, милая, объясните наконец, что это значит? В последнем письме Юля ни словом не обмолвилась, что в скором времени приедет на родину… А потом эти разговоры по телефону… довольно странные — будто и не с дочерью говорю, а с кем-то, у кого по чистой случайности её голос… и где она сама, в конце концов?
Катерина смущённо молчала. Она знала, что «всё это значит». Действительно, она говорила не с дочерью. Вот уже месяц с Людмилой Семёновной общался Будолгорский, искусно меняющий голос. Неудивительно, что сердце матери почуяло подвох. Врать Катя не любила и не умела. Поэтому сочла за благо переменить тему.
— Я так устала с дороги… Могу я принять душ?
На неё уставились, как будто она произнесла нечто неприличное.
— Э-э. Конечно. Хорошо. Сейчас дам Вам полотенце, — пришла в себя Людмила Сесёновна. — Скажите, а ваш багаж? Я гляжу, вы налегке.
Напряжение нарастало. Катька поспешила укрыться за дверью ванной. Раздеваясь, она тревожно прислушивалась к тому, о чём говорят Юлины родные. Ничего нельзя разобрать: бу-бу-бу… бла-бла-бла. Вздохнув, она стала репетировать то, что должна была сказать: «Юлия и Северус поехали в свадебное путешествие. Я выхожу замуж. Поэтому дети временно поживут у вас… то есть молодожёны приняли решение поместить… нет, поселить детей у вас… Чёрт-те что! Дальше-то как будем выпутываться?! Если Юля не придёт в себя…»
Катерина торопливо перекрестилась, молясь, чтобы Юлька быстрее пошла на поправку.
Когда всякий лимит времени, отпущенный на помывку, вышел, Катерина выглянула из ванной комнаты. Её встретили шесть пар недобожелательных глаз. Выбрав себе самый индифферентный объект (двойняшек) Катя начала вдохновенно врать.
— Юлия и Северус поехали в свадебное путешествие. Я выхожу замуж. Поэтому меня попросили оставить детей у вас… на некоторое время. Северус передал мне деньги. Вы можете нанять другую няню…
— Значит, СЕВЕРУС, — глаза Юлиной матери полыхали ненавистью. — Хотела бы я посмотреть в бесстыжие глаза этого афериста!
— Но почему же «афериста»? — слабо отбивалась от её нападок Катя.
— Да потому! — пророкотала Людмила Семёновна. — Он дал наш телефон всем сущетсвующим детским домам Ленинграда и Ленинградской области, и теперь нам беспрестанно трезвонят директора этих детдомов — такие же аферюги. Он что, промышляет тем, что распродаёт детишек на органы?
— Бог с Вами, — ужаснулась Катерина. — Что Вы такое говорите! Северус — порядочный человек. Он просто собирается открыть школу для обездоленных детей.
— Да?! — усомнилась баба Люся. — Мне так не показалось. Может, Вы привезли моих внуков, чтобы уберечь их от этого чудовища?
— Нет! — Катя заломила руки. — Вы неправильно поняли!
— ГДЕ МОЯ ДОЧЬ?
Людмила Семёновна подступила к Кате с явным намерением её потрясти. Катерина, не терпевшая никакого насилия, сдалась.
— Хорошо. Я всё расскажу. Юля заболела. Северус — как и подобает мужу — ухаживает за ней. Им некогда заниматься детьми.