— Что угодно Хозяину? — угодливо склонился к нему один из самых уродливых домовиков. Его рыльце было опущено вниз, чтобы Гарри не видел зло поблёскивающих глазёнок. — Неужели Вы будете так добры, что отпустите меня обратно к моей Хозяйке?
— Об этом не может быть и речи, — довольно жёстко поставил его на место Гарри. — Я твой Хозяин. „Хозяйка“ — если ты имеешь в виду миссис Блэк — давно почила в бозе. А теперь немалыми стараниями она ещё вынуждена хранить обет молчания. Мы наконец-то разгребли всё то дерьмо, которое ты копил долгие годы — так что и не мечтай о возвращении. Будешь работать здесь, пока я не решу, что ты искупил вину перед Сириусом… Поди найди мне Добби или Винки.
— Не могу, Хозяин, — вновь низко поклонился ему Кикимер.
— Что это ещё за „не могу“?
— Не могу, потому что их тут нет вовсе. Они ведь поженились. Винки ждёт приплода. Вот Дамблдор их и отпустил, — Кикимер был, казалось, удовлетворён, что не может исполнить волю своего хозяина.
— Ты знаешь, где они?
Гарри эта новость страшно удивила. В конце прошлого учебного года не было никаких признаков, что Винки „ждёт приплода“. Да и Добби, наверно, сообщил бы ему о предстоящей свадьбе.
— Не могу знать! — с видом вышколенного слуги (вновь не без удовольствия) сообщил Кикимер.
— Ну, так узнай! — повысил на него голос Гарри. — Иначе какой от тебя вообще толк?!
Он резко развернулся и оставил зло шамкающего Домового, не преминув заметить, что ни пирожков, никаких других вкусностей эльфы в этот раз ему не предложили. Время тянулось бесконечно медленно. „Пожалуй, я ещё успею сгонять в Визжащую хижину“, — подумал Гарри и… столкнулся в дверях с Полумной Лавгуд. Стопка газет и журналов в её руках разлетелась по полу.
— Полумна, привет! Рад тебя видеть!
Гарри правда рад был повидать человека, перед которым не надо отчитываться за каждый свой поступок.
— Почему? — Полумна подняла на него глаза с поволокой.
Этот вопрос поставил его в тупик.
— Ты что, рассорился со своими друзьями? — напрямик спросила она.
— Нет, — он совсем забыл о её способности указывать на нелицеприятные истины. — Просто они иногда… ну… они…
— Лезут не в своё дело? — подсказала она.
„Это чёрт знает что! Все угадывают мои мысли, словно они пропечатаны у меня на лбу!“ — Гарри сразу замкнулся.
— Пока. Увидимся, — сухо попрощался он и вышел на улицу.
Гарри смерил глазами Гремучую иву. Та шевелила своими живыми ветвями, будто танцуя под одну только ей слышимую мелодию. Он подобрал с земли сухую ветку и ткнул в заветный сучок. Дерево замерло. Гарри прополз под её ветвями и нырнул в дупло между вспучившимися корнями. Поворот — тут голову пониже. Просвет — и он оказался в запущенной комнате с поломанной мебелью. Гарри устремился к столу. Но тот был пуст…
— Здравствуй, Гарри. Мы, кажется, ещё не виделись сегодня? — раздался негромкий голос.
Он резко обернулся. На диване сидел профессор по защите Ростислав Апполинарьевич Будогорский.
— Вы? Вы что, следите за мной? — Гарри был взбешён.
— Отчасти, — уклончиво ответил тот.
— Зачем Вы здесь?
— Чтобы повидать тебя, — просто ответил Будогорский.
— Других мест нет? — Гарри говорил так, как с Роном — без тени уважения к учительскому чину.
— Мне показалось подходящим ЭТО место, — тепло улыбнувшись, спокойно произнёс Барин.
— Откуда Вы о нём знаете?
— Гарри… — укоризненно покачал головой профессор. — Я всё-таки работал в Хогвартсе, когда здесь учился Римус Люпин… Директор доверял мне.
— Он много кому доверял, — ощетинился Гарри, намекая на Снегга.
— Ты опять за своё? — уже менее миролюбиво осведомился Будогорский.
— Мне надоело, что Вы читаете мои мысли, будто я — это открытая книга! — закричал Гарри.
— Что делать, — развёл он руками, — если так оно и есть.
— Это… это… — задохнулся Гарри, — противоречит…
Он не мог подобрать подходящих слов.
— Ну, мой мальчик, и чему же это противоречит? — не без иронии спросил Барин.
Гарри враждебно молчал. А потом понял, чем он может уязвить Будогорского.
— Вы вор! Вы украли тарелку! — выпалил он.
— Бог с тобой, Гарри! — рассмеялся Барин. — Клянусь тебе, я не такой уж великий чревоугодник, чтобы воровать тарелки с едой!
— Не с едой! — топнул Гарри. — А с золотым яблоком! Попросишь его — и оно показывает любого человека, чем тот в данную минуту занят.
— Значит, тарелочка с голубой каёмочкой, — повторил Будогорский уже звучавшую в устах Гермионы фразу. Он задумался. — Нет, Гарри. Не я её ставил и не мне её забирать. А в отношении желания подсматривать… в этом есть что-то нечистоплотное — вроде чтения чужих писем…
— Я просто желал знать…
— Каждый охотник желает знать, где сидит фазан…
„Это что ещё за белиберда?“
— В отношении желаний вот что я тебе скажу: подчас наши желания могут быть весьма опасны… И как часто желаемое мы принимает за действительное! — впрочем, как и действительное за желаемое!.. Да и знаем ли мы в действительности то, что на САМОМ деле желаем?
У Гарри голова пошла кругом.
— Говорите нормально! Я ровным счётом ничего не понял из того, что Вы сказали!
— Как не понимаешь и того, что с тобой происходит…
— Ничего особенного со мной не происходит…
— Давай тогда проанализируем ситуацию: ты покинул дом, где тебя воспитали… Послушай, Гарри, не перебивай меня! — поднял руку Барин. — Ты расстался со своей девушкой. У друзей ты не находишь понимания. На площади Гриммо тебя преследуют воспоминания о твоём крёстном. А здесь… другие призраки: в первую очередь, конечно, Альбуса Дамблдора. И прочих, не будем называть их имён. Ты растерян. Тебе кажется, что ты в полном одиночестве… Так ведь?
У Гарри не было сил противоречить. Так оно и было — он словно потерял почву под ногами. Казалось, надо учиться жить заново.
Будогорский привлёк его, упирающегося, к себе.
— Будь ты девочкой, я бы посоветовал тебе поплакать, — профессор ободряюще похлопал его по плечу. — Знаешь, говорят, настоящий друг отличается умением СОпереживать и умением СОрадоваться. При чём второе значительно сложнее. Я бы хотел сделать первый шаг к нашей с тобой дружбе. Садись.
Он усадил его на диван рядом с собой.
— Думаю, обед мы уже пропустили.
Барин хлопнул в ладоши, и на стол легла скатерть. На ней были нарисованы разные яства. Стоило Будогорскому произнести несколько слов на чужом Гарри языке, как кушанья материализовались. Профессор взял из чугунка в центре стола дымящуюся картофелину. Перебрасывая её из руки в руку, он подмигнул Гарри.
— Слышал что-нибудь о скатерти-самобранке?
— Читал, — неохотно ответил Гарри.
— Ну, тогда угощайся. Очень рекомендую тебе перепелов на вертеле или во-он того молочного поросёнка, — он привстал и потянул на себя окорок, стряхивая с него кудрявую петрушку.
Еда показалась Гарри СКАЗОЧНО вкусной. Он попробовал и соления, и копчения, и варения — словом, всё, что посоветовал ему Барин. Правда, гордость русской кухни (заливное из стерляди и квашеная капуста с клюквой) не понравились ему. Зато обычный студень и хрустящие солёные грузди были выше всяких похвал. Когда они пили чай, который им наливал с прибаутками весёлый пузатый самовар, Будогорский посерьёзнел и, положив на блюдце недоеденный блин с белужьей икрой, дал понять таким образом, что хочет что-то сказать Гарри.
— Может, ты замечал, Гарри, — заговорил он, — что в начале становления дружбы кто-то один вынужден снимать барьеры, которые мы инстинктивно расставляем, защищая свои скелеты в шкафу? Барьеры снимаются искренностью и откровенностью, ибо какая дружба без взаимодоверия?.. Ну, это так, лирическое отступление… Я хочу тебя спросить: ты никогда не задумывался, почему именно семнадцатилетний рубеж ознаменован как совершеннолетие?.. Пожалуй, я отвечу на этот вопрос сам: в этом возрасте мы уже имеем определённый багаж знаний и накопили тот или иной жизненный опыт. И мы вольны распоряжаться этими знаниями. Нам открываются двери в мир, который подчас встречает нас враждебно. Мы получаем диплом, дающий нам право сделать выбор дальнейшего пути. Увы! Иногда нам кажется, что если ошибусь, перепишу всё наново, да и дело с концом! Ан нет, в жизни так не бывает. Стоит принять неправильное решение, и оно может стать необратимым. Вспомни молодого Барти Крауча или Северуса Снегга — они стали Пожирателями смерти на последнем курсе Хогвартса. Так что не ты один испытываешь муки этого возраста. Хорошо, если рядом есть человек, способный поддержать тебя и направить. А если нет, тогда кричи КАРАУЛ! Русские говорят: „Ум хорошо, а два лучше“. Жить, конечно, надо своим умом, но принимать серьёзные решения, не посоветовавшись, — это история уже совсем другого порядка. Могу сказать тебе, что и я когда-то, обуреваемый тщеславием, сделал роковую ошибку, в результате которой погиб человек… два человека. И был я, к своему стыду, на пару лет старше тебя… Поэтому и спешу предостеречь тебя от подобных глупостей.