— Ты что, вести себя не умеешь? — строго спросил он.
Валя презрительно смерила его взглядом и выдула очередной пузырь, нахально глядя ему в глаза, — ба-бах! — пузырь разорвало в клочья.
— Уймите своего ребёнка! — попросила его сердитая дама слева.
„Ну, и что? Читать девчонке сейчас мораль? — уныло подумал Северус. — Вот Барин бы придумал, чем её заинтересовать“. Стоп! „Волшебник ты или нет?“ (всегда говорила в таких случаях Юля). Он сжал в кармане волшебную палочку и заморозил очередной пузырь, который старательно выдувала Валентина. Она тут же потянулась к нему рукой — рука бессильно повисла. Опасаясь, что может напугать ребёнка, Северус снял чары заморозки, отлепил от Валиных губ пузырь и превратил его в вереницу маленьких пузырьков, которые закружили в воздушном хороводе, а потом медленно водрузились на шею той самой пожилой леди, которая сделала им замечание.
— Вы видели? — округлив глаза, Валя изумлённо посмотрела на „бусы“, красовавшиеся на шее соседки по креслу.
— Видел ЧТО? — как можно равнодушнее спросил Снегг.
Валентина недоверчиво глянула на него, но больше не проявляла непослушания. Боясь, как бы она опять чего не выкинула, Северус сунул ей в руки комиксы и напихал всяких сладостей.
— Мне кажется, Вы не жадный, — глубокомысленно изрекла девочка. — Но я Вас всё равно не смогу полюбить, Вы мужчина не моего типа.
Тут уж настало время изумляться Снеггу: „О чём толкует этот сморчок?“
— Ну, и какие же мужчины ТВОЕГО типа?
Валя вознесла глаза к потолку:
— Высокие, худые. Волосы прямые. Глаза чёрные. Нос… такой, с горбинкой, — она водила по своему лицу, рисуя ЕГО портрет.
— Ну, это легко исправить, — сощурился Снегг.
— Неужели Вы согласитесь на пластическую операцию ради меня?
— Если ты не привыкнешь к моему нынешнему облику, то придётся, — смиренно кивнул Северус.
В замке Малфой их встретила Нарцисса.
— Тебя всё же наняли прислугой? — притворно удивился Снегг вместо приветствия. — Познакомься, Валя. Это миссис Малфой. Твоя… хм… компаньонка.
— Что значит „компаньонка“? — взвилась Нарцисса.
— Ты предпочитаешь быть „нянькой“? — холодно осведомился он.
— Я понимаю, у тебя есть повод быть со мной таким… таким безжалостным, — простонала Нарцисса.
— Что на сей раз? — бесстрастно глядя в её бирюзовые глаза, спросил Северус. — Сцену какого жанра ты репетируешь: мелодраму, трагикомедию или, может быть, ужасы?
— Да, с твоей новой „романтической“ внешностью было бы забавно разыграть с тобой мелодраму, — сострила Цисси.
— Ну, вот и славно, — Снегг схватил её за локоть так, что Нарицисса вскрикнула. — Вижу, шутить Вы не разучились, миссис Малфой.
Он отшвырнул её.
— До свидания, милая, — ласково попрощался Северус с Валей.
У Волан-де-Морта всё то же: завораживающие декорации, церемонность процедуры встречи и прощания, философские умствования. Тёмного Лорда немало позабавило, что Снегг собирается рядиться священником. Любого рода святотатство им поощрялось.
— Целый монастырь будет к моим услугам… — его змеиные глаза сузились. — Боюсь, Вы меня не поняли, Северус. ЭТО меня не интересует уже много лет… Хотя, может быть, некоторые из моих друзей и сочтут целесообразным посетить кельи каких-нибудь соблазнительных воспитанниц.
Снегг с трудом себя контролировал.
— Простите, сэр, мою несдержанность, но, думаю, что удочерение Валентины — ошибка. Та школа, которую я выбрал в качестве базовой, при МУЖСКОМ монастыре. Впредь я буду отбирать только мальчиков.
— Что ж, мальчики так мальчики. Мне всё равно.
Волан-де-Морт поднялся и протянул ему руку. Но не для пожатия, а для поцелуя — подчёркивая, таким образом, своё превосходство. Северус преклонил колени и прикоснулся к руке Тёмного Лорда.
В дверях Снегг столкнулся с Хвостом.
— Всё наушничаешь? — поймал его за ухо Северус.
Тот в испуге отпрянул, схватясь за голову.
— Что же ты, Питер, дай мне сдачу, — подначивал его Снегг. — Когда рядом были Поттер и Блэк, ты был смелее.
— Они покойники, — глухо зароптал Петтигрю.
— Не без твоего участия, мой дорогой друг, — процедил Северус и, взмахнув плащом, трансгрессировал.
В Паучьем тупике Снегга ждал Будогорский.
— Как ты живёшь в подобном свинарнике? — с гримасой отвращения встретил его Барин.
— Тёмный Лорд предлагал мне прислугу, — усмехнулся Северус. — Нарциссу Малфой.
— Она хорошенькая? — оживился Будогорский.
— Ничего, — скривился Снегг.
— И что? Ты отказался?
— Ну, если ты до сих пор не встретил сухопарую блондинку с длинным лошадиным лицом — значит, отказался.
— Хороши же у тебя критерии привлекательности: „сухопарая с лошадиным лицом“.
— Да это я так, от злости больше.
— Чем же она тебе досадила?
— Как-нибудь в другой раз, — пообещал Северус.
И они поднялись в лабораторию.
Вместе с Будогорским он ещё раз оглядел составляющие будущего Эликсира. По его мнению, выглядели они замечательно до тех пор, пока их не смешивали. Стоило ингредиентам попасть в один котёл, как спустя минуту превращались в камень. Признаться, в затянувшемся изготовлении Любовного эликсира повинно его „левое“ увлечение. Снегг пытался разобраться, как Дамблдор обучил его столь быстро русскому языку. Долго он не мог понять, что к чему. Пока в квартире Юлии ему не попалась на глаза Библия на иврите. Невероятно! — но он понимал, о чём речь. Разгадка была где-то рядом… Северус вспомнил, что у Юльки есть фильм „Три мушкетёра“ на языке Дюма. Сунув диск в дивидюшник, он утвердился в своих подозрениях — элегантный язык французов стал ему понятен так же, как и родной. „Может, я обрёл теперь умение понимать голоса птиц и зверей?.. Как в сказке ‚Карлик Нос‘? Но нет. Мурлыканье Муськи (Юлиной кошки) казалось ему по-прежнему бессмысленным. ‚С другой стороны, я же понимал, о чём лопочут яговский Кот и Сова…‘. Дамблдор, старый упрямец, будто не замечал, над чем бьётся его великовозрастный ученик. А спросить у него, ясное дело, возможности не представлялось. Чтобы изобретать, надо сначала понять природу этого явления — у кого бы это выяснить? Юлию тоже интересовало: как это так здорово вышло, что она может читать теперь в подлинниках всё — от Вильяма Шекспира до Федерико Гарсия Лорки? Она-то и навела Северуса на мысль, что, скорее всего, это единый язык (скажем, как эсперанто). ‚Эсперанто — наиболее распространённый искусственный международный язык, созданный ещё в 1887 году, — объяснила она. — На едином языке говорили и раньше. Так, например, люди до Всемирного потопа общались на одном языке до тех пор, пока вавилоняне не попытались построить башню до небес. Тогда Бог, разгневанный дерзостью людей, ‚смешал их языки‘, и они перестали понимать друг друга“. Идея понятна — язык един. Но от этого не легче. Ну, ладно, Юлию Дамблдор мог лично заразить этим… Стоп! А если это, действительно, вирус, передающийся, скажем, воздушно-капельным путём? Как всё произошло? Стоило Юле заговорить с ним, как они уже понимали друг друга. Северус, охваченный охотничьим азартом, просиживал дни и ночи, пытаясь вывести этот „вирус“. К слову сказать, ничего у него не вышло. Он был вынужден в конце концов признать, что легче „перезаражать“ тех, кто в этом нуждался, чем создать его самому. Северус вернулся к Любовному эликсиру.
— Может, стоит выпить Эликсир до того, как он превратиться в камень? — предположил Будогорский.
Снегг окатил его презрением.
— Ага, чтобы он упал камнем в желудок… Эликсир — это напиток. И пить его нужно с наслаждением.
— С чего ты взял, что он — жидкость? — не сдавался Барин. — Ты же сам окрестил его ЭЛИКСИРОМ?
— Нет, — упрямо мотнул головой Северус. — Я чувствую. Там чего-то не хватает.
Он в озлоблении тяпнул кулаком по столу, не заметив мелкого стекла разбившейся пробирки. Немедленно рука обагрилась кровью.
— Смотри, Северус! — Барин показал на котёл.
Твердое вещество застывшего Любовного эликсира будто прожгло каплями крови, упавшими на него. Эти капли образовали сначала крошечные отверстия, которые, в свою очередь, дали лучи-трещинки. Они опутали паутинкой всю поверхность котла. Как при весеннем ледоходе, изломы вставали ребром, крошась и образуя торосы. Вскоре брожение закончилось. Всё вновь затвердело.
— В чём дело? — спросил Будогорский.
— Крови мало, — ответил Снегг. — Но, думаю, её хватило бы, если б я успел капнуть её до окаменения.
Незамедлительно он слил несколько пузырьков в небольшую чашу, выцедив в неё из своего пореза пару капель крови. На мгновение жидкость приобрела чёрный цвет, а потом тысячи искр пробежали по её поверхности. На безупречной глади эликсира чётко обозначилось лицо Юлии.