— Давай поженимся, Гарри, — сказала вдруг Джинни.
— Ты делаешь мне предложение? — улыбнулся Гарри.
— Вот Полумна приняла предложение Невилла, — надула губы Джинни.
Чтобы не расхохотаться, Гарри прикусил губу. Но, видимо, в глазах у него плясали черти, потому что Джинни, нахмурясь, спросила:
— Что смешного?
— Да так, ничего. Представил, какой будет вид у Невилла на свадьбе, увидев невесту с редисками в ушах и в ожерелье из рыбьих костей… А уж у бабушки Невилла… без комментариев.
И они покатились со смеху.
— Клянусь, у меня не будет ни редисок в ушах, ни ожерелья из рыбьих костей!
— И на том спасибо, — Гарри уже не знал, как вывернуться. — Но тут, пожалуй, стоит представить разгневанного Перси и твою маму.
— На Перси мне плевать! — зло ответила Джинни. — А мама ничего не скажет. Она поймёт… Гарри, если с тобой что-нибудь случится! А так, по-крайней мере, у меня останется ребёнок!
Гарри поперхнулся. Перспектива отцовства, если и брезжила, то, во всяком случае, не в ближайшее время. Он встал и помог подняться Джинни.
— Честное слово, ты меня рано хоронишь, Джинни!.. И пожалуйста, давай больше не говорить на эту тему. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Но всему своё время.
Они прошли мимо русской пары. Те их не замечали. Девушка занималась тем, что надевала венок из полевых цветов на голову своего любимого, а юноша его снимал. Она надевала — он снимал… И так до бесконечности. При этом они тихонько перешёптывались.
— Как ты думаешь, почему мы все вдруг заговорили по-русски? — спросила Джинни.
— Мне казалось, это ОНИ, — Гарри кивнул в сторону воркующей парочки, — заговорили по-английски.
— Может быть, — задумчиво сказала Джинни, перекусывая стебелёк какого-то растения. — Но как объяснить, что мы стали понимать язык птиц и зверей?
— Не знаю… Как ты думаешь, когда мы вернёмся домой, это свойство у нас сохранится?
— Как знать… Я тоже об этом думала, — вздохнула Джинни.
Она прислонились к стволу берёзы и закрыла глаза. Гарри обнял её и стал целовать.
— Всё лижитесь? — крикнул ему в самое ухо Рон.
— Ага, — ошалело согласился Гарри.
— Пойдёмте со мной. Наконец-то дело сдвинулось с мёртвой точки. Кикимора письмо принесла.
Кикимора своими повадками напоминала дешёвую шлюху. Сегодня её лицо покрывал толстый слой белил, на щеках красовались румяна, как у сувенирной матрёшки, тени — подобны радуге, а ресницы от неряшливо наложенной туши угрожающе провисали над глазами болотного цвета.
— Ну, миленькие, вот и кончились великие испытания, — вертя тощим задом, захихикала она, обнажив гнилое редколесье зубов.
„Какие ещё испытания? И как они могли кончиться, даже не начавшись?“ — подумал Гарри.
— А вы, слатенькие, небось думали, что чуть вас к себе позовёт? Угощать-потчивать начнёт? — поправляя зелёные водоросли волос, осклабилась Кикимора. — Они теперь горем наученные. Дороги свои заповедные пуще ока берегут.
— Значит, мы их не увидим? — огорчённо протянул один из русских, Евгений.
— Скажи слава богу, золотенький. Видеть-то их невелика радость, — утешила его Кикимора. — Ну-ка, читай, кто грамотный.
Она протянула залитое сургучом письмо девочке, которая стояла рядом. Её (как и её парня) тоже звали Женя. Вообще эта путаница с именами русских вносила в первые дни общения много сумятицы. В конце концов, „англичане“ стали звать юношей полным именем, а девушек — коротким: Евгений — Женя, Александр — Саша, Валентин — Валя.
Женя стала читать вслух:
Юные друзья наши!
Вот уже больше недели мы наблюдаем за вами. Мы удовлетворены результатами наших наблюдений. Более вас не задерживаем.
P.S. Передайте сердечный привет Славику. Рады будем с ним повидаться. Дорогу к нам он знает.
— Это всё? — Рон выхватил письмо из рук Жени и перевернул его. На обороте ничего не было.
Ребята не скрывали разочарования.
— А я вам вот что скажу, — подал голос Старик Лесовик. — Всё очень даже удачно сложилось. То, что чуть вас ДРУЗЬЯМИ назвала, само за себя говорит.
— А кто такой Славик? — спросил Гарри.
Он более других чувствовал неудовлетворённость, возлагая на эту поездку ТАКИЕ надежды!
— Славик — отменный мужчина! — со знанием дела прищёлкнула языком Кикимора.
— Тихо ты, чучело! Тебе, окромя Лешего, никого другого не светит! — осадил её Лесовик. — Славик — он же Ростислав Апполинарьевич… А теперь собирайтесь, прощайтесь друг с дружкой. „Наших“ я сразу по домам отправлю. А гости заморские спервоначалу у Яги появиться должны. Там вас Славик-то и дожидает.
Вечером в избушке Бабы Яги яблоку некуда было упасть. В её скромное жилище набилось столько колдовского народа, что Гарри и его друзьям пришлось ютиться на печке, глядя, как веселятся русские волшебники. Как следует выпив и закусив, они принялись распевать застольные песни. А затем Бабка Ёжка сорвала с головы платок и, тряхнув вздыбленными волосками, кинулась в пляс. Она то величаво плыла „барыней“ (что выглядело довольно комично), то подскакивала, попеременно выставляя ноги, обутые в лапти. Потом её подхватил под „крендель“ Илья Муромец и пошёл с ней кадрильным шагом. Пол в избушке кряхтел и кудахтал. Аккомпанировали им гусли-самогуды, волшебная дудочка и хохломские ложки. Инструменты носились в воздухе над танцующими, а ложки время от времени норовили стукнуть кого-нибудь по голове. В конце концов, изловчившись, их поймал Алёша Попович и стал выкидывать с ними такие коленца, что хогвартцы только диву давались. В центр круга вбежала раскрасневшаяся Василиса Премудрая. Раскинув цветастый полушалок и дробно перестукивая точёными ножками, она озорно глянула на Будогорского и запела:
Ох, Слава, Слава, Славочка —
Посидим на лавочке…
Посидим, поокаем —
Мож, что и наокаем! Эх! — и Василиса вытащила в круг Барина.
К их удивлению, Ростислав Апполинарьевич не стал ломаться и ответил ей приятным баритоном. Василиса, сложив, как школьница, руки „полочкой“, приплясывала перед ним.
Василисушка моя —
Краса ненаглядная —
И румяна, и стройна…
А всё равно — не годная!
И, развернув руки кверху ладонями, прошёлся перед ней „гоголем“.
Чем, скажи, я не годна
Тебе, мой соколик?..
Кто такое говорит,
У того уж не…
Волшебница, под одобрительный смех собравшихся, обошла Будогорского. Тот рассмеялся и, приобняв Василису за талию, запел:
Ну, сама ты посуди,
Что со мною станется?
Мне же тут же, у Яги,
Тумаков достанется!
— От кого достанется?
— От „каво, от каво“… —
От любовничка тваво! Барин выразительно посмотрел на Кощея и нырнул за спины трёх богатырей. Василиса тоже спешно покинула круг. Её место тут же заняла Кикимора. Подбоченившись, она пронзительно заголосила:
У маво милёночка
Шерсть, как у козлёночка.
Голова плешивенька,
Борода паршивенька! Эх!
Тут же, прихрамывая, к ней подвалил Леший и засипел:
А у милой, у моей,
Груди волосаты…
Как на них я погляжу —
Батюшки, святы!
И, обхватив голову, закружился „топотушками“.
Что такое, не пойму,
Что такое я держу?
До колен болтается,
На х… называется! — не осталась в долгу Кикимора.
Мальчишки на печке давились от смеха, девочки смущённо хихикали, но им было явно не по себе. А частушки становились всё фривольнее. Гарри сообразил, что их сочиняют тут же, на ходу. Ясно, что никаких заготовок на этот счёт ранее не имелось. Он подумал, что у него бы так не получилось… Но, может, и не должно… Это их, национальное. Смекнув, наконец, что такое „веселье“ не для аглицких ушей, Баба Яга решила разогнать тёплую компанию. Она задула свечи, и кодла чародеев потекла на поляну. Гарри тоже спустился с печи и подошёл к Барину. Тот ласково потрепал его вихрастую голову и ответил на немой вопрос:
— Завтра, Гарри. Всё завтра.
Назавтра он растолкал Гарри чуть свет и знаком попросил следовать за ним.
— Сегодня, Гарри, мы предпримем то, ради чего и оказались в России. Тебя, правда, чуть не звала… Ну, авось обойдётся… Лучше нам отбыть, пока все спят. Чтобы не было лишних вопросов. Готов?