Совершенно бесшумно (не так, как при трансгрессии) все находящиеся в комнате исчезли — будто растворились в воздухе.
— Пойдёмте, что ли? — спросила молоденькая девушка, подвязывая на голову белую косынку.
— Мариша! Ну и выросла же ты! — восхитился Будогорский, оглядывая бойкую девицу.
Гарри с сомнением смотрел на ростом не более метра крохотулю: „Какая же она была?“
— А была она во-о-т такая! — Будогорский, как всегда, не нуждаясь в озвучании вопроса, показал вершка два от пола.
— А Вы всё такой же, — тихо сказала девушка, прикусывая узелок косынки.
— Да-а, время идёт… Мы, старики, стареем. Вы, молодёжь, молодеете.
— Никакой Вы не старик! — сердито перебила его Маришка.
— Ну, хорошо. Я не старик. А ты, надеюсь, подружишься с Гарри…
— Очень надо! — фыркнула она.
„Девчонки везде одинаковые“, — подумал про себя Гарри.
— Забегай к нам! — крикнул ей вдогонку Будогорский, когда они подошли к отдельно стоящему зданию на краю посёлка (все остальные постройки были объединены в один длинный барак).
Гарри уже тошнило от „советов учителя“. Отправив сову с письмом на поляну, где царствовала Баба Яга (хоть в вопросах почты они были солидарны с русскими!), Гарри с головой ушёл в изучение русской магии. Не имея представления, с чем Гарри придётся столкнуться на пути к крестражу, Будогорский учил его всему подряд. Во-первых, Гарри нужно было худо-бедно справляться с ситуацией без помощи волшебной палочки.
— В твоих руках заключена мощь, о которой ты даже не подозреваешь, — вразумлял его Барин. — Но пока они действуют в разладе с твоей головой, толку от них чуть… прости за каламбур.
Утро Гарри теперь начиналось с силовой зарядки. Будогорский расталкивал его ещё затемно, заставляя умываться росой и бегать босиком по холодной земле. Затем они обливались родниковой водой и начинали разминку. В неё включались подтягивания на суку дуба (не менее двадцати раз!), отжимание от земли (не менее тридцати!), лазанье по корабельным соснам, приседания с бревном на плечах (не менее пятидесяти). И каждый раз Будогорский увеличивал нагрузку. После „лёгкой“ разминки Барин затевал с ним кулачный бой. И всё ему казалось мало! На помощь он призвал Михаила Потапыча. Входя в раж, Медведь был способен так отделать Гарри, что рёбра справа заходили у него за своих братьев слева. „Похоже, я умру не в схватке с Волан-де-Мортом, — с тоской думал он, — а от пыток Будогорского… Или от воспаления лёгких“. Стоял уже октябрь. На траве по утрам уже была не роса, а лёгкая изморозь. А его всё заставляли ходить босиком и обливаться студёной водой на задворках леса. Правду сказать, ступни у него так задубели, что не чувствовали хвойных игл, по которым ступали. Ладони стали твёрдыми, как камень. Гарри подозревал, что если бы не питьё, которое приносила им по вечерам Маришка, его многочисленные раны, порезы и ушибы непременно дали какое-нибудь осложнение. Девушка-чуть приходила к ним каждый день. И по тому, как она замирала при звуке голоса Ростислава, с упоением глядя на него, нетрудно было догадаться, что Маришка влюблена.
Как-то раз Гарри решился спросить профессора:
— Вы ничего не замечаете, Ростислав Апполинарьевич?
— Что я должен замечать, Гарри? — безмятежно улыбнулся Барин.
— По-моему, Маришка Вас любит, — осторожно сказал Гарри.
— А, ты об этом, — легкомысленно кивнул Будогорский.
Гарри озадаченно посмотрел на него.
— Боюсь, Гарри, что мне не сносить головы, если я осмелюсь ответить ей взаимностью. Интрижки не в ходу у чути. А жениться на милейшей Марише у меня нет ни малейшего желания, — усмехнулся он.
— Но Вы любили когда-нибудь? — поборов робость, спросил Гарри.
Лицо у Будогорского омрачилось.
— Любил ли я женщину? — уточнил тот. — Боюсь, что нет — во всяком случае, в том смысле, как ты это понимаешь. Правда, я был женат. Однажды. И потерял жену. Её убили дружки Волан-де-Морта, когда я только начал изыскание крестражей… Но любил ли я её? Разумеется, определённую нежность испытывал… Не скрою однако, что никогда бы на ней не женился, не забеременей она. Я всегда хотел иметь большую семью, как это ни странно. Наверно, сказывалось то, что у меня самого не было ни сестёр, ни братьев… А вот то, что мой эгоизм привёл её к гибели… никогда не прощу себе…
— А потом? — Гарри никогда не вёл разговоры подобного рода ни с кем из взрослых — хотя ему до смерти было любопытно, как поступают мужчины и чем они руководствуются в отношениях с женщинами.
— Потом? — Барин отложил в сторону прохудившиеся сапоги-скороходы, которые на тот момент пытался залатать. — Потом я так же страстно хотел детей — это с одной стороны. А с другой — не мог примириться, что в придачу к ним обязательно получу подругу жизни.
— Разве это так ужасно? — не понял Гарри.
— Скорее, обременительно. Как правило, женщины стремятся переделать нас под себя. Они пытаются переубедить нас, доказать нашу неправоту, настаивают на своём… во всём, даже чего вовсе не разумеют. Честное слово, это утомляет. Но любящие этого не замечают. И я им завидую.
Барин снова взялся за сапоги.
— Выходит, по-Вашему, вообще не стоит влюбляться?
— Да нет же! Напротив! Влюбляться стоит! — Будогорский удивился такой трактовке. — Да к тебе это и не относится. Я ведь русский. С европейским образованием. Да ещё волшебник. Гремучая смесь! Иногда мне кажется, встреть я женщину — обязательно русскую — образованную и не лишённую волшебного дара… может быть… чего загадывать, одним словом!
— Чем же плохи англичанки? — обиделся за своих соотечественниц Гарри.
— Они слишком меркантильны. Слишком деловиты, — начал перечислять Барин.
— Вы говорите о маглах! — в запальчивости крикнул Гарри.
— А волшебницы слишком самоуверенны и слишком, как бы это помягче сказать, не от мира сего, — парировал Будогорский.
— А вот Василиса Премудрая…
— Гарри! Я тебя умоляю! — расхохотался Ростислав Апполинарьевич. — Ей же тыща лет! Волшебницы из высшего эшелона никогда не заведут семьи с простым смертным!.. Кроме того, я забыл упомянуть, что у меня весьма строгий отбор по части внешних данных.
— И что же, у Вас никого не было после смерти Вашей жены? — совсем осмелел Гарри.
— Я этого не говорил, — обаятельно улыбнулся Барин. — Многие находят мою кандидатуру подходящей для определённого сорта отношений… Но я всегда вовремя успевал ретироваться.
— А ну, примерь, — протянул ему скороходы Будогорский.
Гарри с опаской глянул на сапоги. К каждой волшебной вещи русских — как к питомцам Хагрида — у него выработалось стойкое недоверие. Нужно было помнить витиеватое обращение — обязательно в стихотворной форме — чтобы они слушались. Скатерть-самобранка уже надавала ему пощёчин своими накрахмаленными полотнищами, шапка-невидимка едва не оторвала голову. А ковёр-самолёт вовсе чуть не угробил: сначала вознеся его в заоблачные дали, а потом дав увесистый пинок под зад. Да ещё волшебная дубинка так отходила его по спине, что Будогорский лечил его целых три дня, укутывая на ночь какой-то вонючей обёрткой из пергамента.
К Его Величеству Сапогам надлежало обратиться так:
Сапоги вы, сапоги,
Быстроходные.
Как я встану, не беги,
А сделай милость, помоги… И называть станцию назначения.
Гарри попросил перенести его на край леса. Барин тут же очутился рядом.
— Теперь, Гарри, когда ты уже понимаешь значение выражения „всё в твоих руках“, подними-ка вот то брёвнышко и уложи к себе на плечо.
Гарри покосился на „брёвнышко“ — оно бы подошло в основание кладки любой избы.
— Прочь сомнения! — гаркнул Будогорский.
Гарри без труда поднял бревно, делая руками магический жест… но стоило ему представить, что эта махина бухнется ему на плечо, он бессильно опустил руки.
— Гарри! — угрожающе крикнул Барин. — Ты готов! Ты можешь!
Это вдохнуло ему уверенности и, зажмурившись, он проделал необходимые манипуляции ещё раз. Уйдя чуть ли не по колено в землю, Гарри вновь усомнился в своих способностях… Так продолжалось до глубокой ночи. Пока его почти бездыханное тело Барин не втащил в избу.
— Завтра будет легче, — заверил он, отпаивая Гарри целебным отваром.
Действительно, назавтра было уже лучше. Главное, что он уже не боялся этого бревна и не смотрел на него, как чёрт на ладан. А послезавтра, после упражнений с бревном, Гарри мог поднимать, опускать и перемещать предметы с поразительной ловкостью.
— Гарри, Гарри, — растроганно говорил Будогорский. Глядя на тебя, я вновь начинаю задумываться о женитьбе… Представляешь, какого богатыря я смог бы воспитать, если бы начал тренировать его сызмальства?!