— Готов! — зажмурившись, Гарри вновь склонился над чашей.
Они оказались в доме, бедность которого рвалась наружу из облупившейся мебели (хоть её и прятали под тщательно вывязанными салфетками), щербатых полов (но старательно натёртых), вылинявших ситцевых занавесок (стоявших дыбом от крахмала).
— Петти! — слабым голосом позвал дочку ещё не старый, но крайне измождённый мужчина. — Будь добра, принеси мне воды.
— Сейчас, папочка! — этот надтреснутый голос принадлежал, несомненно, его тётке. Ей лет десять. Странно, то же озабоченное выражение лица, что присутствовало у неё в сорок, было уже в детстве.
В комнату вошла Элиссон. На руках она держала Лили. Девочка выглядела больной. Рыжеволосые обычно и так бледнокожи, но в лице этого ребёнка, что называется, ‚не было ни кровинки‘. Глаза смотрели тускло. Ротиком она делала посасывающие движения. Вновь появилась Петунья. Она подняла голову отца и помогла ему напиться.
— Мамочка, ты говорила, если я буду хорошей девочкой, то могу взять яблоко. Я сделала уроки и покормила курочек… — Петунья пытливо взглянула на мать. Та опустила глаза.
— Петти, детка… Дело в том, что я отдала твоё яблоко Лили. Крошка так тянула к нему свои ручонки, что я не смогла ей отказать. Ты же знаешь, доктор сказал, если она будет хорошо питаться, есть надежда, что когда-нибудь она сможет ходить… А ты… Бог и так дал тебе здоровье….
Глаза Петуньи налились злыми слезами.
— Скоро и я буду больной — как она! Мне тоже нужны витамины! Я ребёнок! — выкрикивала Петти, захлёбываясь слезами. — Всё из-за неё! Это её год назад понесло на дорогу, где проезжал этот чёртов грузовик! Спасая её, отец стал калекой! А у нас совсем нет денег!.. Ей всё равно уже не поможешь!
— Петти, — мать подошла к старшей дочери и погладила её жёсткие кудри. — Если бы не папа, твоей сестрёнки могло бы уже и не быть. А отец поправится… Надо только верить…
Элиссон замолчала на полуслове и задумалась.
— Э-ге-гей! — в комнату заглянул ещё один персонаж.
Со встречи с ним в коридорах Хогвартса его дед изменился. Но не настолько, чтобы его нельзя было узнать: угольно-чёрные волосы топорщились в разные стороны, а глаза смотрели весело. За руку он держал… ну, точно свою маленькую копию! Вихрастый, черноглазый… это был, конечно же, Джеймс Поттер.
— Друзья, хорошие новости! Я нашёл одного чудака, который за вашу халупу предлагает сумасшедшие деньги!
— Сколько? — слегка оживился другой его дед.
— 100 тысяч фунтов!
— Он ненормальный? — выразил сомнение Том Эванс.
— Похоже на то, — не стал спорить Джон.- А ещё он отдаёт в придачу дом в Лессингтоне. Место там не ах… но городишка маленький, зелёный. Рядом с домом приусадебный участок. В огороде что-то посажено.
— Джон! Ты волшебник! — счастливо засмеялась Элиссон.
— Да, — серьёзно подтвердил маленький Поттер. — Самый лучший волшебник!
Петунья, которая по-прежнему хмуро подпирала стену, услышав заявление Поттера-младшего, развеселилась. Прикрыв рукой кривоватые зубы, она захихикала…
Туман окутал Гарри. Он потерял из виду Будогорского.
— Что такое?
— Просто воспоминание закончилось слишком резко, — ответил ему Барин.
Ростислав Апполинарьевич взял с директорского стола последний пузырёк и вылил его содержимое в Омут. Не дав Гарри задать ни единого вопроса, они провалились в пучину безвестных воспоминаний. Серый осенний день. Люди в плащах под зонтами столпились у свежевырытой могилы. Гарри поёжился: у них с Будогорским зонта не было. Ливень, словно почуяв, что они уязвимы более остальных, хлестал по ним с удвоенной энергией. Барин описал над ними дугу — дождь прекратил падать им на головы. У Гарри появилась возможность взглянуть повнимательнее на державшего речь у края насыпного холмика человека. Это была молодая, даже юная женщина.
— Они были прекрасными людьми! — голос оратора сорвался. — ПРЕКРАСНЫМИ! Благодаря их поддержке я и мой отец встали на ноги — в буквальном смысле этого слова. Причём действовали они совершенно бескорыстно. Велик не тот, кто может посочувствовать в горести, а кто порадуется в радости! И не было людей более искренних четы Поттеров!.. Я говорю так совсем не потому, что они были мне родственниками…
Лили заплакала, но не остановилась.
— Может, я знала их и меньше, чем некоторые из вас, но не хуже! И я даю слово, что отомщу их убийце!
Она подняла тоненькую руку и сжала её в кулак. Но никому этот жест не показался смехотворным.
— Лили! Тебе нельзя волноваться! — к жене подходил Джеймс. Обняв её, он отвел её в сторону. Тут только Гарри сообразил, что его мать беременна… им.
К надгробию вышел незнакомый Гарри волшебник… Или знакомый? Ба! Да это же Аластер Грюм — без своего вращающегося глаза, зато с родной ногой.
— Не будем размазывать сопли! — рубанул он рукой сырой воздух. — Лили с Джеймсом дали серьёзный отпор Волан-де-Морту. Жаль, что не уберегли стариков… Ну, я думаю, что ни Маргарет с Джоном, ни Элиссон с Томом не жалеют, что их жизнь закончилась так же славно, как и все прожитые годы! Наше дело: походить на них не только мужеством, но и тем, как они принимали и жизнь, и смерть… Да-с…
Немного нелепо закончил он, отворачиваясь от глаз, устремлённых на него. Гарри понял, что ‚железный‘ Грюм пустил слезу. У него тоже защипало в носу. Но в следующее мгновение Гарри уже видел серо-голубые глаза Будогорского. Они уже были ‚на берегу‘, вне омута.
— Садись, — Барин указал Гарри на стул.
Гарри опустился в кресло.
— Итак, я поясню: мир чародеев не был для Эвансов чем-то фантастическим. Ещё до того, как Лили пошла учиться в Хогвартс. Может, теперь ты лучше поймёшь и свою тётю: она была лишена детства отчасти по вине твоей матери (так, по-крайней мере, она считала). Если Лили доставалась львиная доля заботы, ласки и вкусненького, то Петунье оставались только стирка, уборка, готовка и уход за больными… Пожалуй, не слишком весёлые занятия, а?
— Значит, мои отец и мать знакомы с детства?
— Так-то оно так, — задумчиво побарабанил по краю стола Будогорский. — Но вряд ли они это помнили, когда встретились в Хогвартсе… Какое-то (и весьма продолжительное время) Эвансы не общались с Поттерами. А на чём бы я действительно хотел остановиться, так это на убийстве старшего поколения Поттеров и Эвансов. Их убил Волан-де-Морт. Это ясно. Почему не руками своих пособников, а лично? Чем ему помешали Эвансы? Связаны ли между собой эти смерти? Непонятно. Твоим родителям по двадцать. Они выпускники Хогвартса и смогли — по словам Грюма — противостоять Сам-Знаешь-Кому. Опираясь на пророчество, это был уже второй случай их противостояния… Хотелось бы узнать обо всё этом больше. Охочусь за свидетелями, готовыми поделиться воспоминаниями… Пока таковых не находится.
Будогорский глубоко вздохнул. Гарри подошёл к нему и пожал руку.
— Ростислав Апполинарьевич, спасибо Вам. Вы знаете… это очень важно для меня.
— Знаю, мальчик мой.
— И спасибо за сегодня. И вообще…
Барин положил руку поверх руки Гарри и пожал её.
— Иди, отдыхай. У нас ещё полно дел: тебе — узнать, чем закончился матч по квиддичу, мне — поломать голову, как вскрыть крестраж, заключённый в доспехах.
И Будогорский легонько подтолкнул Гарри к выходу.
Глава 13. Ящик Пандоры.
Снегг стоял на балконе православного храма, где обычно размещаются певчие во время службы. Он не был крещён. Но, поскольку с недавних пор волею судеб стал русским священником, всерьёз заинтересовался религиозными традициями. Вначале чтобы утереть нос Юльке и её верному пажу Будогорскому. Потом зацепило по-настоящему — когда понял, что богословские вопросы сродни философским. Северус пришёл к выводу, что православное христианство как нельзя лучше соответствовало духу русских. А уж об этом особом ‚духе‘ Снегг наслушался достаточно. Практически каждое застолье заканчивалось одинаково: Юлия со Славкой начинали спорить, всё более ожесточаясь и переходя в конце концов на крик. В центре их споров были две животрепещущие темы: ‚Кто виноват?‘ и ‚Что делать?‘ (с их же слов). С одной стороны он не понимал зачем так кипятиться, а с другой — ощущал зависть к этим двоим: что-то незримое связывало их… Может, любовь к живописи, музыке, литературе… Тысяча других мелочей: отношение к своей стране, своему городу, своей нации… Они находили забавными одни и те же вещи и даже смеялись над одним и тем же… Вначале Северуса утешал тот факт, что Юля — профан в делах волшебства (тут уж ОН мог дать ей фору!). Но теперь его подруга знала чуть ли не больше его самого. И вот теперь, своими собственными руками (вернее, языком), он, считай, вырыл себе могилу — из одного только стремления показать, как уверен в самом себе, — поручив ПРИСМАТРИВАТЬ Будогорского за Юлией… Ну, что за идиот?! (он, не Будогорский, конечно) Или он не знает Славкину репутацию? ‚Конечно, я должен доверять Юле… Да и не в том она положении, чтобы флиртовать с мужчинами‘… Но доводы разума подчас бессильны перед сердцем, которое, казалось, увеличивалось в размерах, стоило ему только подумать о Юлии и Будогорском… Вот и сейчас он пытался заставить себя думать о великолепии убранства русской церкви… но мысли опять и опять возвращали его обратно в Россию.