— Повелеваю! — протрубил Шаман своим зычным голосом. — Отныне и навсегда! Служить армии правых сил, с представителями которых вам оказана честь сегодня познакомиться!
„Эта речь обращена к зомби?!“
— Р-разойдись! — гаркнул жрец, и ходячие мертвецы стали разбредаться среди гостей.
Зомби шли будто на ощупь, поводя носом, точно ищейки, вышедшие на охоту. Гарри боковым зрением отметил, что Гермиона зажмурилась, а Рон, которого обычно бросало в краску по любому поводу, стал белее постельного белья тётушки Петуньи. Гарри сжал кулаки и напрягся. Зомби прочёсывали их ряды, не останавливаясь и нигде не задерживаясь — судя по всему, самих их ничего не интересовало.
— Как они разберутся потом: кто „правые силы, а кто — ‚левые‘? — спросила Гермиона Будогорского.
— Разберутся, — туманно ответил тот, не поясняя. — А сейчас, если не ошибаюсь, нас ждёт экзотическое угощенье.
— ЭТИ тоже будут угощаться? Вместе со всеми? — пробурчал Рон, кивая в сторону зомби.
— Не думаю… хотя точно не знаю. Посидим — увидим, — ответил Барин.
Откуда ни возьмись, появились вертела с тушами кабанчиков. Под ними — свежевырытые ямы с горящими угольями. Потянуло шашлычком.
У ребят потекли слюнки.
— Есть как хочется, — заныл Рон.
— Тебя не останавливает даже то, что это барбекю приготовлено на костях, в прямом смысле! Обжора! — воскликнула Гермиона с видом оскорбленной добродетели.
— Ой, а сама-то! Слепой — и тот заметит — как ты слюни распустила. Подбери, а то поскользнешься! — заржал Рон.
— Давайте не будем задирать друг друга. Лучше присядем, и я расскажу подробнее, кто такие зомби, — купировал назревающий скандал Будогорский.
— ‚Присядем‘ на могильник? — заносчиво спросила Гермиона, скрестив на груди руки.
— Тебе следует вспомнить недавние наши уроки по материализации нематериального и организовать нам туристический набор из четырёх скамеечек и столика. Только и всего, — Ростислав Апполинарьевич, как всегда, являл собой мягкость и деликатность.
После того, как все расселись, Будогорский рассказал им, что зомби — особая категория людей, способных на феноменальные вещи (с точки зрения магии). В обычной жизни потенциальные зомби своим даром не пользовались — лишь после того, как впали в летаргический сон.
— С чего бы это им впадать поголовно в летаргический сон? — встряла Гермиона.
— Не иначе, как им помогли, — брякнул Ро
— Вопрос по существу. И идея Рона также имеет право на жизнь… отчасти. Дело в том, что бóльшая часть зомби — добровольцы. В их жизни случилось нечто ужасное, и они испытывают по этому поводу непереносимые муки совести. Чувство вины настолько гложет несчастных, что они решаются испить ‚чашу смерти‘ (специально составленного напитка). Следующий шаг: их хоронят. Это очень важный этап зомбирования: надо, чтобы человек созрел до настоящего зомби…
— Поэтому надо было зарывать этих идиотов прямо во дворе, — с отвращением скорчился Рон.
— Думаю, это сделано для пущего эффекта. Так сказать, напоказ, — усмехнулся Будогорский. — Обычно так не поступают. Напротив, выбирают местечко поукромнее.
— Погодите, погодите, — вновь вклинилась в плавный рассказ Будогорского Гермиона. — Скажите, нужен какой-то специальный ритуал погребения или важен сам факт пребывания под землёй?
— Хороший вопрос! — поднял вверх палец Барин. — Я начал с того, что будущие зомби — при жизни люди, не использовавшие свой магический дар (грубо говоря, маглы). Но были случаи, когда волшебники сами себя подвергали зомбированию — к примеру, если возникала необходимость залечь на дно. Им, конечно, не требовалось дозревать, как овощу, под землёй.
— Понятно, — у Гермионы вдруг стал странно рассеянный вид.
Она встала из-за столика и, пробормотав:
— Мне надо позвонить родителям… срочно, — скрылась в чаще.
— Странная она, — пожаловался на подругу Рон.
— Женщины кажутся странными нам, а мы — им, — философски заметил Будогорский. — Глядите: некоторые уже пробуют мясо. Давайте воспользуемся отлучкой Гермионы и оторвём самые сладкие кусочки!
Глава 18. Восток — дело тонкое.
Посреди ночи вдруг зазвонил мобильный. Северус схватил его и допустил ляп — нажал не на ту кнопку. Чертыхнувшись, он нащупал в темноте очки, которые подарила ему Юля, и нацепил их на нос.
— Зелёная трубка, зе-лё-на-я! — сказал он вслух.
И тут же раздалась мелодичная трель повторного вызова. На этот раз он не сплоховал — ткнул куда надо.
— Поздравляю, милый. Мы с тобой — родители, — Юлька счастливо засмеялась. — Ты что молчишь?
— Ты… ты как? — голос его сорвался до хрипоты.
— Нормально! Малютки совсем крошечные, но здоровенькие. Когда выпишут, не знаю. За нас не волнуйся. Береги себя. Целую.
Только Северус справился с волнением, как услышал по ту сторону ‚пик-пик-пик‘. Разговор был закончен. А кто-то ему говорил, что все женщины обожают болтать по телефону. Впрочем, Юлия — это вам не ‚все‘. Но она, может, и поболтала бы с ним по телефону, если б не Будогорский, который стерёг её пуще стоглазого Аргуса. Он дал ей на всё про всё 50 секунд.
— У вас как в уголовке? За время свыше минуты устанавливается адрес, с которого прозвучал звонок?.. Но сейчас-то намного проще: набрал телефон — высветился номер. Так что твоя конспирация коту под хвост.
— Не утомляй себя разговорами. Спи, — бдительно оборвал Будогорский её монолог.
— И правда, спать так хочется, — сладко потянулась Юлька.
Ростислав поправил ей одеяло и подмигнул — но, наверно, она этого уже не видела. Измученная двенадцатичасовыми родами, Юля уснула. Будогорский тоже обмяк. За этот день он так изнервничался, что мог уснуть и стоя. ‚Какой кошмар!‘ — поёжился он, вспоминая, что довелось ЕМУ пережить. Весь вчерашний день Юле нездоровилось. В общем-то, нездоровилось ей уже давно, но тут сил превозмогать боль у неё не было. Бросив печатать ВКР, она легла на диван и кусала губы. Будогорский, конечно, забегал: водички там поднести, потом Юре позвонить узнать, что делать, потом — её матери (хоть Юлька и запретила ему это строго-настрого).Людмила Семёновна обеспокоилась: не начались ли роды?.. А Юлия знай твердит: ‚нет, нет — рано‘. В конце концов, Ростислав вызвал такси, и после умопомрачительных уговоров, посылов и угроз от Юльки они отправились в роддом, которому уже была проплачена N-ная сумма. Юлю препроводили в смотровую, а Будогорского — в родильное отделение. Никому и в голову не пришло, что сопровождающий мог быть и не мужем роженицы.
После осмотра Юлия была в подавленном состоянии — Ростислав сразу это отметил. Хмурый молодой доктор отозвал его в сторону и начал ему выговарить:
— Вы что же, не видели, что у супруги матка чуть ли не на четверть открылась?
Будогорский опешил.
— Как, по-вашему, я мог это видеть?
— Не умничайте! — осадил его акушер. — Теперь ни за жизнь ребёнка, ни за жизнь Вашей жены я не отвечаю!
— То есть, помимо того, что Вы нарушаете подобными разговорами профессиональную этику — а это как минимум дисквалификация (так, к слову), так Вы ещё вдобавок расторгаете Договор, заключённый между генеральным директором вашего учреждения и Гончаровой Ю.В. Соответственно, Вы обязуетесь вернуть нам тысячу долларов, которые в общей сложности переданы Вашему родильному дому.
— Я?.. Кто?.. — начал заикаться наглец. — Да кто Вы такой?
— Вот кто ТЫ такой? — рявкнул Барин. — А ну, ноги в руки и пошёл быстро к женщине! И если хоть один волос с её головы… убью!
Будогорский толканул врача в спину, и пошёл тот, ‚солнцем палимый‘… А внимающая каждому слову медсестра решила высказать свои соображения:
— Давно пора нахала на место поставить. А то папаши как только услышат первый стон своей благоверной, так сразу кошельки раскрывают. Вот теперь наш Евгений Владимирович и не ждёт, когда богатенькие Буратино начнут деньгами швыряться. Пару фраз — и будущие папочки рады стараться подарить пару стен ‚зелёных‘… Вообще-то специалист он неплохой… человек, правда, — и сестрица многозначительно закатила глаза.
Поражаясь, как можно в профессии врача быть хорошим специалистом, а человеком неважным, Будогорский направился в палату. К Юльке уже подкатили капельницу. До этого ей проткнули околоплодный пузырь и подпихнули судно.
— Так надо? — Ростислав со страхом наблюдал за этими манипуляциями.
— Вы бы встали в изголовье, взяли жёнушку за ручку и не задавали глупых вопросов, — осадил любознательного Будогорского доктор.
Как только по тонким прозрачным проводкам капельницы побежала жидкость, у Юли начались схватки. Сначала она сдерживалась. Потом, видимо, боль стала нестерпимой, и Юлия закричала. Боже мой, как страшно она кричала! Будогорский хотел внять совету врача и взять её за руку, но, наверно, у него было при этом такое страдальческое выражение лица, что Юлька вырвала свою руку и, зло посмотрев на него, бросила: