Решив, что сейчас это будет безопасно, взмахом палочки Гермионы Гарри снял защитные чары и повернулся к Рону.
— Ты только что сказал, что сбежал от захватчиков с запасной палочкой?
— Что? — не понял Рон, который наблюдал за рассматривающей медальон Гермионой. — А… ну да.
Он открыл защелку на рюкзаке и вытащил короткую темную палочку из кармашка.
— Ну, я решил, что запасная всегда пригодится.
— Ну и правильно, — протянув руку, одобрил Гарри. — Моя-то сломалась.
— Ты шутишь? — удивился Рон, но тут Гермиона поднялась на ноги, и он снова насторожился.
Девушка спрятала обезвреженный хоркрукс в вышитую сумочку, затем забралась назад в постель и, не проронив ни слова, устроилась поудобней.
Рон передал Гарри его новую палочку.
— Ты не мог рассчитывать на большее, — пробормотал Гарри.
— Ну да, — согласился Рон. — Могло быть гораздо хуже. Помнишь тех пташек, которых она на меня натравила?
— На твоем месте я бы пока не исключала подобной возможности, — раздался приглушенный одеялом голос Гермионы, но Гарри заметил, что Рон, вытаскивающий из рюкзака свою коричневую пижаму, с трудом удерживается от улыбки.[28]
Глава двадцатая — Ксенофилиус Лавгуд
-
Гарри не ждал, что за ночь Гермиона сменит гнев на милость, так что не удивился, когда наутро она, в основном, бросала на всех мрачные взгляды и подчеркнуто молчала. Неестественно угрюмый в ее присутствии Рон, видимо, таким образом демонстрировал затянувшееся раскаяние. И только Гарри отказывался ходить с постной миной. Впрочем, в те немногие минуты, когда они с Роном оставались наедине — и Рон таскал воду и собирал грибы в подлеске — тот становился бесстыдно веселым.
— Кто-то помог нам, — повторял он, — кто-то послал ту лань. Кто-то на нашей стороне. Одним хоркруксом меньше, приятель!
Вдохновленные уничтожением медальона, они снова принялись выдвигать идеи, где могут находиться остальные Хоркруксы, несмотря на то, что обсуждали это уже тысячу раз. Гарри смотрел в будущее с оптимизмом, пребывая в уверенности, что за первым успехом неминуемо последуют другие, ещё более значительные. Даже мрачность Гермионы не портила его жизнерадостного настроения. Неожиданный поворот судьбы, появление таинственной лани, обретение меча Гриффиндора и — самое главное — возвращение Рона делали Гарри таким счастливым, что оставаться бесстрастным было невозможно.
Чуть позже, днем, они с Роном снова сбежали от угрюмой Гермионы и, делая вид, что собирают в голых кустах несуществующую ежевику, продолжили обмен новостями. Гарри, наконец, сумел рассказать обо всех случившихся приключениях, включая события в Годриковой Лощине, а Рон поведал обо всем, что произошло в волшебном мире за последние недели.
— … и как же вы узнали о Табу? — спросил Рон после своего рассказа о множестве безнадежных попыток магглорожденных избежать стен Министерства.
— О чем?
— Ты и Гермиона перестали называть Сам-Знаешь-Кого по имени!
— А, ну да, — отмахнулся Гарри, — просто поддались заразной привычке. Но я запросто могу называть его В…
— НЕТ! — крикнул Рон, заставив Гарри испуганно отпрыгнуть в кусты, а поглощенную чтением Гермиону бросить на них хмурый взгляд. — Извини, — сказал Рон, помогая Гарри выбраться из зарослей ежевики, — но на это имя наложено заклятье! Так они находят людей! Называя Тёмного Лорда по имени, мы разрушаем защитные чары и создаем какие-то магические помехи — поэтому нас выследили на Тоттенхэм Корт Роуд.
— Из-за того, что мы произнесли его имя?
— Именно! И, надо отдать им должное, это неплохая идея. Не так много людей осмеливались произносить его имя, только те, кто может сравниться с ним по силе. Ну, вроде Дамблдора. А теперь они наложили на имя Табу и любого, кто произнесет его вслух, можно будет выследить. Представляешь, какой это быстрый и легкий способ найти членов Ордена? Они почти схватили Кингсли.
— Не может быть!
— Да, Билл рассказал, что Упивающиеся Смертью загнали его в угол, но он сумел отбиться. Теперь он в бегах, как и мы, — Рон задумчиво почесал подбородок кончиком палочки. — Как думаешь, Кингсли мог послать ту лань?
— Его патронус — рысь, мы же видели на свадьбе, помнишь?
— Ну, да…
Они двинулись вдоль живой изгороди, прочь от палатки и Гермионы.
— Гарри… А ты не думаешь, что это мог быть Дамблдор?
— Что — Дамблдор?
— Дамблдор… — смутился Рон, но тихо продолжил: — Ну, та лань. Я имею в виду, — он искоса посмотрел на Гарри, — ведь он был последним владельцем настоящего меча, правда?
Гарри не рассмеялся только потому, что слишком хорошо понимал, что кроется за этим вопросом: мысль о том, что Дамблдор вернулся к ним, что он наблюдает за ними, невообразимо грела душу. Он покачал головой.
— Дамблдор умер, — сказал он. — Я видел, как это случилось, я видел тело. Он мертв. В любом случае, его патронусом был феникс, а не лань.
— Патронус может измениться, — возразил Рон. — Ведь патронус Тонкс изменился, верно?
— Да, но если Дамблдор жив, почему он скрывается? Почему просто не передал нам меч?
— Кто его знает, — сказал Рон. — По той же причине, по которой не отдал его тебе, пока был жив? По той же причине, по которой оставил тебе старый снитч, а Гермионе книжку детских сказок?
— И эта причина? — спросил Гарри, поворачиваясь к Рону, на лице которого застыло ожидание ответа.
— Не знаю, — ответил Рон. — Иногда, когда я был слегка не в себе, мне казалось, что он просто посмеялся или хотел все усложнить, но я больше так не думаю. Он знал, что делает, когда оставил мне делюминатор, правда? Он… это… — уши Рона стали пунцовыми, а самого его, казалось, больше всего на свете заинтересовал пучок травы под ногами, — он, наверное, предвидел, что я убегу от вас.
— Нет, — поправил его Гарри, — он предвидел, что ты всегда захочешь вернуться.
Рон бросил на него благодарный, хоть и все еще смущенный взгляд.
— Кстати, ты слышал, что Скитер написала о Дамблдоре? — отчасти чтобы сменить тему спросил Гарри.
— Ага, — отозвался Рон, — об этом много говорят. Конечно, если бы все было по-другому, дружба Дамблдора с Гриндельвальдом стала бы грандиозной новостью. А так, те, кто не любил его, посмеются, те, кто считал его славным малым, ужаснутся. Это как пощечина. Но я не вижу в этом трагедии. Он ведь был очень молод, когда…
— Он был нашим ровесником, — сказал Гарри тем же тоном, которым когда-то возразил Гермионе, и что-то в его лице заставило Рона оставить эту тему.
На кусте ежевики, посреди покрытой инеем паутины, сидел большой паук. Гарри нацелил на него отданную Роном прошлой ночью палочку, которую Гермиона соизволила проверить и определила как терновую.
— Engorgio.
Паук дрогнул, слегка подскочив на паутине. Гарри попробовал еще раз. Теперь паук немного увеличился в размерах.
— Перестань, — резко сказал Рон, — извини, что сказал, что Дамблдор был молод, хорошо?
— Прости… — Гарри совсем забыл, что Рон ненавидел пауков. — Reducio.
Паук не изменился. Гарри взглянул на терновую палочку. Даже самое незначительное заклинание действовало хуже, чем любые созданные его собственной, с пером феникса. Новая палочка казалась чужой, будто к его руке пришили чужую кисть.
— Тебе просто надо попрактиковаться, — сказала бесшумно появившаяся позади Гермиона, с беспокойством наблюдавшая за попытками Гарри увеличить и уменьшить паука. — Главное — уверенность, Гарри.
Он знал, почему ей хочется, чтобы все было в порядке: она все еще чувствовала себя виноватой в том, что сломала его палочку. Он сдержал резкость, готовую сорваться с губ, мол, она сама может взять терновую палочку, если ей кажется, что нет никакой разницы, а он возьмет ее собственную. В любом случае, надеясь помириться, он согласился с ней. Но когда Рон робко улыбнулся Гермионе, она отошла и снова углубилась в книгу.
Когда с наступлением сумерек все трое вернулись в палатку, Гарри занял наблюдательный пост. Сидя у входа, он пытался левитировать палочкой к своим ногам небольшие камни, но магия все еще казалась слабее, чем раньше. Гермиона читала, лежа на своей койке, а Рон, бросая нервные взгляды в ее сторону, достал из своей сумки небольшой деревянный радиоприемник и попытался настроить его.