— Ты не понимаешь, Гарри. Это невозможно понять, не пожив с гоблинами. Для гоблина единственный настоящий хозяин любой вещи — это тот, кто ее сделал, а не тот, кто ее купил. Все вещи, сделанные гоблинами, с точки зрения гоблинов, по праву принадлежат им.
— Но его купили…
— Тогда они считают, что вещь отдана во временное пользование покупателя. Однако они с огромной неохотой принимают тот факт, что волшебники передают эту вещь по наследству. Ты видел выражение лица Грипхука, когда он увидел тиару. Он это не одобряет. Я считаю, что он, как и самые лютые представители его расы, верит, что ее нужно было вернуть гоблинам после смерти покупателя. Они считают, что передача вещей, сделанных гоблинами, от волшебника к волшебнику без дальнейшей оплаты хуже воровства. — У Гарри появилось нехорошее ощущение, что Билл угадал больше, чем говорит. — Я только хочу сказать, — продолжал Билл, положив руку на ручку двери в гостиную, — нужно быть очень осторожным, обещая что-либо гоблинам, Гарри. Безопаснее вломиться в Гринготтс, чем не сдержать слово, данное гоблину.
— Правильно, — сказал Гарри, когда Билл открыл дверь. — Да. Спасибо. Постараюсь не забыть.
Пока он следовал за Биллом к друзьям, ему в голову пришла странная идея, наверняка вызванная вином, что он выпил в этот вечер. Ему пришло в голову, что он может оказаться для Тедди Люпина таким же безрассудным крестным, каким для него был Сириус Блэк.[41]
Глава двадцать шестая — Гринготтс
-
Их план был продуман, последние приготовления завершены. В тесной спальне, на камине в небольшом стеклянном фиале лежал один-единственный чёрный вьющийся волос, снятый со свитера, в котором Гермиона была в Малфой-Мэноре.
— Ещё у тебя будет её волшебная палочка, — Гарри кивнул в сторону палочки из грецкого ореха. — Надеюсь, получится достаточно убедительно.
Гермиона выглядела слегка испуганной, словно палочка могла укусить её или ужалить:
— Я ненавижу её! — тихо произнесла она. — Я действительно ненавижу эту штуку. Всё это неправильно, она никогда не будет слушаться меня. Это как будто часть её.
Гарри не мог не вспомнить, как Гермиона отказывалась верить в его неприязнь к палочке из терновника, настаивая, что он всё выдумал и дело только в практике. Однако он предпочёл не напоминать ей об этом: канун нападения на Гринготтс был совершенно неподходящим моментом для ссоры.
— Но это поможет тебе войти в роль, — вмешался Рон. — Подумай, на что она способна.
— Об этом я и думаю, — возразила Гермиона. — Разве не этой палочкой пытали родителей Невилла и Мерлин знает, кого ещё? Ею был убит Сириус!
Гарри взглянул на палочку, раздираемый желанием схватить её и разрубить пополам мечом Гриффиндора, который стоял у стены позади него.
— Я потеряла свою, — Гермиона с сожалением вздохнула, — и очень хочу, чтобы Олливандер смог и мне сделать другую.
Луна уже получила от него новую палочку сегодня утром, и сейчас практиковалась на лужайке за домом, изучая её возможности. Дин, который тоже лишился палочки при нападении Охотников, уныло наблюдал за ней.
Гарри опустил взгляд на палочку из боярышника, которая когда-то принадлежала Драко Малфою. Он был приятно удивлён, когда обнаружил, что она слушается его так же, как палочка Гермионы.
Вспоминая, что рассказал ему Олливандер о секрете их работы, Гарри, кажется, начинал понимать, в чём дело: палочка Беллатрикс не признавала Гермиону, потому что не она захватила её непосредственно у хозяйки.
Дверь спальни открылась, и вошёл Грипхук. Гарри инстинктивно потянулся к рукояти меча и придвинул его поближе к себе. Очевидно, гоблин это заметил, и чтобы сгладить возникшую неловкость, Гарри пояснил:
— Просто в последний раз проверяем, всё ли готово. Мы уже предупредили Билла и Флер, что уедем завтра рано утром, и попросили не провожать нас.
Друзья действительно настояли на этом, потому что Гермионе нужно было принять облик Беллатрикс до отъезда, и чем меньше Билл и Флер знали или догадывались о том, что они собираются делать, тем лучше. Они объяснили, что не собираются возвращаться, и поскольку старая палатка Перкинса была потеряна в ту ночь, когда их схватили Охотники, Билл одолжил им другую. Сейчас она была упакована в расшитую бисером сумку, и Гарри был впечатлён, когда узнал, что Гермиона спрятала её от Охотников, просто положив на самое дно сумки.
Хотя Гарри понимал, что ему будет не хватать Билла, Флер, Луны и Дина, да и комфорта и домашней обстановки, которыми они наслаждались последние несколько недель, он с нетерпением ждал, когда они смогут уйти из заточения Ракушечного коттеджа. Ему до смерти надоело сидеть взаперти в крошечной тёмной спальне и постоянно проверять, не подслушивают ли их. Но больше всего Гарри хотел избавиться от Грипхука. Однако ответа на вопрос, как и когда отделаться от гоблина, не отдавая ему меч Гриффиндора, у него не было. Как и возможности обсудить это с друзьями, потому, что Грипхук редко оставлял Гарри, Рона и Гермиону наедине дольше, чем на пять минут. «Он мог бы давать уроки моей маме», — ворчал Рон, когда длинные пальцы гоблина в очередной раз появлялись в дверном проёме. Помня о предупреждении Билла, Гарри подозревал, что Грипхук не спускает с них глаз, опасаясь, что его надуют.
Гермиона так искренне осуждала идею оставить гоблина не солоно хлебавши, что Гарри прекратил попытки убедить её поразмыслить, как лучше это сделать. Рон же в те редкие минуты, когда Грипхук оставлял их без присмотра, не мог придумать ничего лучше, чем: «Нам останется только приделать к нему крылья, приятель».
Ночью Гарри очень плохо спал. Лёжа без сна, он ощущал примерно такие же приступы беспокойства, как в ночь перед проникновением в Министерство Магии. Тревога и сомнения, что всё пойдёт не так, как нужно, не оставляли его. Он не переставал убеждать себя в том, что план хорошо продуман и Грипхук знает, с чем им придётся столкнуться, и что они готовы преодолеть любые препятствия, которые окажутся на их пути, на душе у него всё равно было неспокойно. Пару раз он услышал, как ворочается Рон, и был уверен, что ему тоже не спится. Но поскольку его друг делил гостиную с Дином, Гарри не решился окликнуть его.
Это было почти облегчение, когда в шесть утра они наконец-то вылезли из спальных мешков, оделись и вышли в сад, чтобы встретиться там с Гермионой и Грипхуком. Раннее майское утро был прохладным и ветреным. Гарри смотрел вверх, на тускло мерцающие в тёмном небе звёзды, и слушал шум волн, разбивающихся о скалистый берег.
Затем он перевел взгляд на крошечные зелёные ростки, пробивающиеся сквозь красную землю на могиле Добби, и подумал, что через год она вся будет усыпана цветами. Белый камень, на котором было выбито имя эльфа, уже не выглядел свежим: дожди и ветер оставили на нём след. И хотя друзья едва ли могли найти лучшее место для последнего приюта Добби, Гарри было грустно от мысли, что его придётся покинуть. Глядя на могильный холмик, он снова и снова пытался понять, как же эльф узнал, куда прийти, чтобы спасти их. Пальцы сами по себе сжались вокруг острого осколка зеркальца, который он носил в мешочке на шее, и в котором — Гарри был уверен — он видел глаз Дамблдора.
Звук открывающейся двери заставил его оглянуться: по лужайке к ним приближалась Беллатрикс Лестранж в сопровождении Грипхука. Она на ходу убрала маленькую, расшитую бисером сумку в карман старой мантии, взятой на площади Гриммо. И хотя Гарри точно знал, что на самом деле это Гермиона, он всё равно не смог сдержать накатившую волну ненависти.
Женщина была выше его ростом, длинные тёмные волосы рассыпались по спине, глаза презрительно смотрели из-под тяжёлых век будто сквозь него. Однако стоило ей заговорить, как он узнал голос Гермионы:
— У неё совершенно отвратительный вкус, даже хуже, чем у Гардирукса. Давай, Рон, иди сюда, и я смогу…
— Хорошо, но учти, я не хочу слишком длинную бороду.
— О, ради всего святого, это же не для красоты!