Гарри услышал, как Снэйп тихонько застонал. Лили сняла шляпу, отдала её профессору Мак-Гонагалл и поспешила к приветственно орущим гриффиндорцам, но на ходу оглянулась на Снэйпа, и на её лице была слабая печальная улыбка. Гарри видел, как Сириус подвинулся на скамейке, освобождая для неё место. Она только раз взглянула на него, похоже, вспомнила его в поезде, скрестила руки на груди и твёрдо повернулась к нему спиной.
Перекличка продолжалась. Гарри наблюдал, как Люпин, Петтигрю и его отец присоединились к Лили и Сириусу за столом Гриффиндора. Наконец, когда оставалось распределить дюжину школьников, профессор Мак-Гонагалл вызвала Снэйпа.
Гарри прошёл с ним к табурету, проследил, как он пристраивает шляпу себе на голову. — Слитерин! — крикнула Сортирующая Шляпа.
И Северус Снэйп пошёл на другую сторону Зала, прочь от Лили, туда, где его приветствовали слитеринцы, туда, где Люциус Малфой — на его груди блестел значок префекта — похлопал Снэйпа по спине, когда тот усаживался за стол…
И картина переменилась…
Лили и Снэйп идут через замковый двор и, похоже, спорят. Гарри поспешил подойти поближе, услышать их разговор. Оказавшись рядом, он сообразил, как они выросли. Похоже, после Сортировки прошёл не один год.
— …мы же хотели быть друзьями? — говорил Снэйп. — Верными друзьями?
— Мы и есть друзья, Сев, но мне не нравится кое-кто из тех, с кем ты водишься! Извини, но Эвери и Мульсибер не в моём вкусе! Мульсибер! Что ты нашёл в нём, Сев, это же гад ползучий! Знаешь, что он недавно пытался сделать с Мери Макдональд?
Лили дошла до колонны и прислонилась к ней, глядя снизу вверх в худое бледное лицо.
— Ничего такого, — сказал Снэйп. — Это была шутка, вот и всё…
— Это была Тёмная Магия, и если ты считаешь её забавной…
— А как насчёт того, на что решаются Поттер с дружками? — требовательно спросил Снэйп. Ему опять бросилась краска в лицо, он, похоже, не мог скрыть своей обиды.
— На что там Поттер решается? — сказала Лили.
— Они украдкой смываются по ночам. С этим Люпином что-то не такое. Куда он всё время шляется?
— Он болен, — сказала Лили. — Они говорят, он болен…
— Каждый месяц в полнолуние? — сказал Снэйп.
— Я знаю твою теорию, — сказала Лили, и в её голосе был холод. — С чего ты вообще ими так озабочен? Какое тебе дело, чем они занимаются по ночам?
— Я просто пытаюсь тебе показать, что они не такие расчудесные, как это, похоже, все считают.
От её пристального взгляда он покраснел.
— Они хотя бы не используют Тёмную Магию, — она понизала голос. — А ты по-настоящему неблагодарный. Я слышала, что недавно ночью случилось. Ты полез шпионить, по тому туннелю у Драчливого Дуба, и Джеймс Поттер спас тебя от… ну, от того, что там внизу… — У Снэйпа всё лицо исказилось, и он закричал сбивчиво: — Спас? Спас? Ты что, думаешь, он там подвиг совершил? Он шею свою спасал, свою, и дружков своих! Ты же не собираешься… я тебе не позволю…
— Не позволишь мне?
Ярко- зелёные глаза Лили сузились. Снэйп немедленно пошёл на попятную.
— Я не это имел в виду… Я просто не хочу видеть, как тебя дурачат… Он нравится тебе, Джеймс Поттер нравится тебе! — похоже, слова вырвались у него против его воли. — А он не… как все думают… крутой в Квиддитче… — Снэйп вперемешку выговаривал свою горечь и свою нелюбовь к Джеймсу, и брови у Лили лезли всё выше и выше на лоб.
— Я знаю, что Джеймс Поттер — высокомерная пустышка, — сказала она, перебивая Джеймса. — Я не нуждаюсь, чтобы ты мне это объяснял. Но представления Мульсибера и Эвери о юморе просто мерзкие. Мерзкие, Сев. Я не понимаю, как ты можешь с ними дружить.
Гарри усомнился, что Снэйп услышал, как она заклеймила Мульсибера и Эвери. В то мгновение, как она обругала Джеймса Поттера, он весь расслабился, а когда они пошли прочь, в походке Снэйпа прибавилось упругости.
И картина перестроилась…
Гарри наблюдает, как Снэйп покидает Большой Зал после письменного экзамена на СОВу по Защите от Тёмных Искусств, следит, как он бредёт прочь от замка, и несчастливо проходит слишком близко от дерева на берегу, под которым устроились компанией Джеймс, Сириус, Люпин и Петтигрю. Но в этот раз Гарри держался подальше, потому что знал, что случится после того, как Джеймс вздёрнет Северуса на воздух и вволю над ним поиздевается; он знал, что было сделано и сказано, и ему не было радости слышать это ещё раз… Он следил, как Лили подошла к ним и стала защищать Снэйпа. Издалека он слышал, как Снэйп в унижении и ярости крикнул ей непростительное слово: Грязнокровка!
Картина изменилась…
— Мне жаль.
— Мне это не интересно.
— Мне жаль!
— Побереги дыхание.
Ночь. Лили, в халате, стоит, скрестив руки на груди, перед портретом Толстой Дамы, у входа в Гриффиндорскую башню.
— Я вышла только потому, что Мери мне сказала, что ты грозишься устроиться здесь спать.
— Ну да. Я бы так и сделал. Я совсем не хотел назвать тебя грязнокровкой, это просто…
— Само вырвалось? — в голосе Лили не было жалости. — Слишком поздно. Я тебе сто лет находила оправдания. Никто из моих друзей не может понять, почему я вообще с тобой разговариваю. Ты со своими драгоценными дружками, маленькими Пожирателями Смерти… видишь, ты этого даже не отрицаешь! Ты даже не отрицаешь, на что вы все нацелились! Что ждёте не дождётесь присоединиться к Сам-Знаешь-Кому, так?
Он открыл было рот, но закрыл его, ничего не сказав.
— Я больше не могу притворяться. Ты выбрал свой путь, я — свой.
— Нет… послушай, я не собирался…
— …назвать меня грязнокровкой? Но ты, Северус, зовешь грязнокровками всех, кто родился как я. Почему для меня будет исключение?
Он собрался с силами, чтобы заговорить, но Лили взглянула на него с презрением, повернулась и забралась в дыру за портретом…
Коридор растаял, и в этот раз картина перестраивались дольше: Гарри казалось, что он летит среди зыбких форм и красок, пока всё вокруг него не утвердилось, и он не встал на вершине холма, одинокого и холодного в темноте, где ветер свистел в ветвях нескольких деревьев без листьев. Взрослый Снэйп тяжело дышал, поворачивался на месте, крепко сжимая в руке палочку, ожидая чего-то или кого-то… Его страх заразил Гарри, и, хотя он и знал, что с ним ничего не может случиться, он оглядывался через плечо, гадая, что же такое Снэйп ждёт…
Потом в воздухе пролетел слепящий зигзаг белого света. Гарри подумал о молнии, но Снэйп упал на колени, и палочка вылетела из его руки.
— Не убивай меня!
— В моих намерениях этого не было.
Если от телепортации Дамблдора был какой звук, то он утонул в шуме ветра в ветвях. Дамблдор стоял перед Снэйпом, его мантию трепало ветром, и его лицо освещал снизу огонёк палочки у него в руке.
— Ну, Северус? Что за послание для меня от Лорда Волдеморта?
— Не… не послание… я здесь по своей воле!
Снэйп заломил руки. Со своими спутанными чёрными волосами, мотающимися по ветру, он выглядел не вполне нормальным.
— Я… я пришёл предупредить… нет, попросить… пожалуйста…
Дамблдор взмахнул палочкой, как хлыстом. Хотя вокруг них по-прежнему летели по воздуху листья и ветки, там, где он и Снэйп стояли лицом друг другу, упала тишина.
— Что же может просить у меня Пожиратель Смерти?
— Пророчество… предсказание… Трелони…
— Ах, да, — сказал Дамблдор. — И как много ты пересказал Лорду Волдеморту?
— Всё… всё, что я слышал! — сказал Снэйп. — Вот почему… именно поэтому… он считает, что оно о Лили Ивэнс!
— Пророчество было не о женщине, — сказал Дамблдор. — В нём сказано о мальчике, рождённом до конца июля…
— Ты знаешь, о чём я говорю! Он думает, что оно о её сыне, он собирается выследить её… убить их всех…
— Если она так много значит для тебя, — сказал Дамблдор, — разве не сделает Лорд Волдеморт для неё исключение? Ты мог бы попросить пощады для матери, в обмен на её сына?
— Я это сделал… я просил его…
— Ты мне отвратителен, — сказал Дамблдор, и Гарри никогда ещё не слышал в его голосе столько презрения. Снэйп словно сжался. — Значит, смерть её мужа и сына тебе безразлична? Они могут умереть, лишь бы ты получил, чего хочешь?