Он встал. Его сердце снова забилось о рёбра, словно неистовая птица. Может быть, оно знало, как мало времени ему осталось, может быть, вознамерилось перед концом отсчитать все положенные на жизнь удары. Он не оглядывался, когда закрывал дверь кабинета.
Замок был пуст. Проходя по нему в одиночестве, он чувствовал себя призраком, словно уже умер. Рамы портретов по-прежнему оставались без своих обитателей; замок неестественно и мрачно застыл, словно вся оставшаяся в нём живая кровь стеклась в Большом Зале, где лежали мёртвые и собрались скорбящие.
Гарри натянул на себя Плащ-невидимку и спускался, с этажа на этаж, и, наконец, по мраморной лестнице в вестибюль. Может быть, какая-то крошечная часть его надеялась, что его почувствуют, увидят, остановят, но Плащ был, как всегда, непроницаем, совершенен, и он без помех дошёл до входной двери.
Тут с ним чуть не столкнулся Невилл. Он в паре с кем-то принёс мёртвое тело с лужайки. Гарри взглянул, и почувствовал новый тупой удар в желудок: Колин Криви, хоть и несовершеннолетний, наверное, проскользнул обратно, так же, как это сделали Малфой, Крабб и Гойл. Мёртвый, он был очень маленьким.
— Знаешь что, Невилл? Я могу и один, — сказал Оливер Вуд; он взвалил Колина на плечо, как это делают пожарные, и унёс его в Большой Зал.
Невилл на мгновение прислонился к дверному косяку и тыльной стороной руки вытер лоб. Он походил на старика. Потом он вновь пошёл по ступеням в темноту, искать новые тела.
Гарри только один глянул в двери Большого Зала. Там двигались люди, пытались утешить друг друга, пили, опускались на колени перед мёртвыми, но он не смог увидеть никого из тех, кого он любил, Эрмиону, Рона, Джинни, ещё кого из Висли, Луну. Он чувствовал, что мог бы отдать всё оставшееся ему время за один взгляд на них; но хватит ли у него тогда силы прекратить смотреть? Лучше так.
Он пошёл вниз по ступеням, в темноту. Был четвёртый час утра; из-за мёртвого молчания окрестностей казалось, что они задержали дыхание, желая увидеть, выполнит ли Гарри то, что он должен.
Гарри подошёл к Невиллу, склонившемуся над ещё одним телом.
— Невилл.
— Господи, Гарри, у меня чуть сердце не остановилось!
Гарри стянул плащ: идея пришла к нему ниоткуда, родилась из желания сделать так, чтобы всё было наверняка.
— Куда это ты один направился? — подозрительно спросил Невилл.
— Это часть плана, — сказал Гарри. — Есть нечто, что мне нужно сделать. Слушай… Невилл…
— Гарри! — внезапно испугался Невилл. — Гарри, ты не собираешься отдаться ему в руки?
— Нет, — лгать Гарри было легко. — К'нешно же, нет… это другое. Но на какое-то время я могу исчезнуть. Невилл, ты знаешь про Волдемортову змею? Он завёл огромную змею… Зовёт её Нагини…
— Ну, я слышал… И что насчёт её?
— Её нужно убить. Рон и Эрмиона это знают, но просто на случай, если…
Ужас этой возможности на мгновение смешал его мысли, ему стало невозможно продолжить речь. Но он совладал с собой: это было необычайно важно, он должен быть как Дамблдор, сохранять ясную голову, убедиться, что останется кто-то, кто продолжит дело. Дамблдор умер, зная, что остаются трое, знающие про Разделённые Сути; теперь Невилл займёт место Гарри, и тайна будет по-прежнему известна троим.
— Просто на случай, если они… будут заняты… а у тебя будет шанс…
— Убить змею?
— Убить змею, — повторил Гарри.
— Ясно, Гарри. А ты как, в порядке?
— В лучшем виде. Спасибо, Невилл.
Но когда Гарри двинулся было дальше, Невилл схватил его за запястье.
— Мы все намерены продолжать драться. Ты знаешь это?
— Ага. Я…
Словно удушье поглотило конец фразы; он не мог продолжить. Похоже, Невиллу это не показалось странным. Он потрепал Гарри по плечу, отпустил его руку, и ушёл искать новые тела.
Гарри снова завернулся в плащ и пошёл дальше. Кто-то ещё двигался неподалёку, нагибался над кем-то, лежащим ничком. Гарри был в двух шагах от них, когда понял, что перед ним Джинни.
Он остановился как вкопанный. Джинни склонялась над девочкой, шёпотом звавшей свою мать.
— Всё хорошо, — говорила Джинни. — Всё путём. Мы хотим взять тебя в замок.
— Но я хочу домой, — шептала девочка. — Я не хочу больше драться!
— Я знаю, — сказала Джинни, и её голос дрогнул. — Всё идёт хорошо.
Волны холода побежали у Гарри по коже. Он хотел завопить, прямо в ночь, он хотел, чтобы Джинни узнала, что он здесь, он хотел, чтобы она знала, куда он идёт. Он хотел, чтобы его остановили, отволокли назад, отправили домой…
Но он и так дома. Хогвартс был первым его домой, и лучшего он не знал. Он, и Волдеморт, и Снэйп, все никому не нужные мальчишки, все они нашли здесь дом…
Джинни стояла на коленях рядом с раненой девочкой, и держала её за руку. Гарри страшным усилием заставил себя идти дальше. Ему показалось, что Джинни оглянулась, когда он проходил мимо, и он подумал, не почувствовала ли она, что рядом кто-то ходит, но он не заговорил, и не посмотрел назад.
В темноте обрисовалась хижина Хагрида. Ни огонька; не слышно, как Клык скребётся в дверь, не гудит его приветственный лай. Визиты к Хагриду, и блеск медного котла над огнём, и каменные кексы, и гигантские личинки, и большое бородатое лицо, и как Рона тошнило слизняками, и как Эрмиона помогала спасать Норберта…
Он пошёл дальше, и вот он дошёл до края леса, и здесь он остановился.
Дементоры скользили среди деревьев, целая туча; он чувствовал их холод, и он не был уверен, что сможет безопасно их миновать. У него не осталось сил для Покровителя. Он уже не мог сдерживать собственную дрожь. В конце концов, умирать оказалось не так легко. Каждая секунда его дыхания, запаха травы, прохладного ветерка на лице — это же такая драгоценность: только подумать, что у людей — годы и годы, время, которое можно тратить, которое можно тянуть, а он цепляется за каждую секунду. В то же самое время он думал, что не сможет идти дальше, и знал, что должен. Долгая игра закончена, Снитч пойман, пришло время прекращать полёт…
Снитч. Его потерявшие чувствительность пальцы мгновение повозились с кошельком на шее, и он его вынул.
Я открываюсь в конце.
Часто и тяжело дыша, он уставился на Снитч. Сейчас, когда он хотел бы заставить время течь так медленно, как только возможно, он, кажется, его ускорил, и понимание пришло так быстро, словно он в него врезался. Вот он, конец. Миг настал.
Он прижал золотистый металл к губам и прошептал: — Я скоро умру.
Металлическая сколупка раскрылась. Он опустил дрожащую руку, поднял, под Плащом, палочку Драко и тихонько сказал: — Люмос.
На двух половинках Снитча лежал чёрный камень с неровной трещиной через середину. Воскрешающий Камень треснул по вертикальной черте, представляющей Бузинную Палочку. Треугольник и круг, представляющие Плащ и Камень, были по-прежнему различимы.
И снова Гарри не потребовалось думать, чтобы понять. Речь шла не о том, чтобы привести их назад, он сам скоро должен был к ним присоединиться. Не он их призывал: они звали его.
Он закрыл глаза и трижды повернул камень на ладони.
Он знал, что это произошло, потому что услышал слабое движение рядом, обозначавшее, что лёгкие тела ступили ступили ногой на сырую, усыпанную ветками землю лесной опушки. Он открыл глаза и посмотрел вокруг.
Это были не призраки, и не плоть, он мог это видеть. Больше всего они походили на Ребуса, когда тот давным-давно вышел из дневника, воспоминанием, чуть-чуть не ставшим живым. Меньше вещественные, чем живые тела, но больше, чем призраки, они шли к нему. И на каждом лице была одна и та же любящая улыбка.
Джеймс был в точности такого же роста, как Гарри. На нём была та одежда, в которой он умер, и его волосы были растрёпанные и взъерошенные, и его очки были чуть-чуть набок, как у мистера Висли.
Сириус был высокий и красивый, и много моложе, чем Гарри знал его в жизни. Он шагал с небрежным изяществом, руки в карманах, на лице ухмылка.
И Люпин был моложе, и не такой оборванный, и его волосы были гуще и темнее. Было видно, что он счастлив вернуться в знакомые места, где он столько бродил в юности.