— Что до этого, тут я точно не знаю.
— Тогда попробуйте угадать, — сказал Гарри, и Дамблдор рассмеялся.
— Что тебе нужно понять, Гарри, это что и ты, и Лорд Волдеморт вместе прогулялись в такие пределы магии, какие никто не знал и не пробовал. Но, я полагаю, здесь произошло вот что, ранее не бывавшее, чего ни один изготовитель палочек никогда, я думаю, не предвидел и не мог объяснить Волдеморту.
Как ты теперь знаешь, когда Лорд Волдеморт возвращал себе человеческий облик, он без своего ведома удвоил связь между собой и тобой. К тебе была по-прежнему привязана часть его души, а сам он, думая усилиться, принял в себя часть материнского самопожертвования. Если бы он только мог представить в точности ужасающую силу этой жертвы, он никогда бы, наверное, не дерзнул прикоснуться к твоей крови… Но, если бы он был способен это понять, он не был бы Лордом Волдемортом, и, наверное, никогда бы никого не убил.
Усилив вашу двойную связь, связав ваши судьбы так крепко, как ещё никогда ничто не связывало двух волшебников, Волдеморт поднял на тебя палочку, у которой была общая с твоей палочкой сердцевина. И, как мы знаем, тут произошло нечто странное. Сердцевины повели себя так, что Лорд Волдеморт, понятия не имевший, что у вас палочки-близнецы, никак не мог этого ожидать.
В ту ночь, Гарри, он был напуган больше, чем ты. Ты принял возможность своей смерти, даже готов был умереть — а на это Лорд Волдеморт был не способен никогда. Твоя отвага победила, твоя палочка пересилила. И в это время что-то произошло между вашими палочками, что-то, подобное сродству между их владельцами.
Я склонен верить, что в ту ночь твоя палочка впитала что-то от силы и свойств палочки Волдеморта, можно сказать, что и от самого Волдеморта. Поэтому, когда он тебя преследовал, твоя палочка узнала его, узнала того, кто тебе и сородич, и смертельный враг, и извергла против него его собственную магию, магию намного более могучую, чем та, которую когда-либо творила палочка Люциуса. В твоей палочке была сила твоей беспредельной отваги и пагубного искусства самого Волдеморта: как же могла выстоять бедная палочка Люциуса Малфоя?
— Но если моя палочка такая могучая, как вышло, что Эрмиона смогла её сломать? — спросил Гарри.
— Мой дорогой мальчик, эти замечательные свойства были направлены на одного лишь Волдеморта, так опрометчиво взявшегося за глубочайшие законы магии. Только против него была та палочка запредельно могучей. А в остальном — палочка как палочка… хотя, не сомневаюсь, очень хорошая, — добродушно закончил Дамблдор.
Гарри задумался; он думал долго, а может быть — секунду. Здесь было трудно судить о таких вещах, как время.
— Он убил меня вашей палочкой.
— У него не получилось убить тебя моей палочкой, — поправил его Дамблдор. — Я думаю, мы согласимся, что ты не мёртвый… хотя, — добавил он, словно боясь, что допустил бестактность, — я, конечно же, не преуменьшаю твоих страданий, которые, я уверен, были тяжелы.
— Ладно, сейчас-то я чувствую себя просто здорово, — сказал Гарри, глядя на свои безупречно чистые руки. — А вообще, где это мы?
— Ну, об этом я собирался у тебя спросить, — сказал Дамблдор, оглядываясь вокруг. — Так где же мы, по-твоему?
Пока Дамблдор его не спросил, Гарри этого не знал. Сейчас же, однако, он обнаружил, что ответ у него готов.
— Это похоже, — сказал он медленно, — на вокзал Кинг Кросс. Только слишком чистый и пустой, и поездов что-то не видно.
— Вокзал Кинг Кросс! — Дамблдор не мог сдержать радостного смеха. — Боже мой, в самом деле?
— Ну, а по-вашему, где мы? — спросил Гарри, словно защищаясь.
— Мой дорогой мальчик, у меня ни малейшего понятия. Здесь, скажем так, ты музыку заказываешь.
Гарри был без понятия, что это может значить; Дамблдор умел взбесить. Он гневно посмотрел на него, потом вспомнил, что есть вопросы поважнее того, где они находятся.
— Дары Смерти, — сказал он, и с радостью увидел, как эти слова смели улыбку с лица Дамблдора.
— Ах, да, — сказал Дамблдор. Он даже немного встревожился.
— Ну?
Впервые за то время, как Гарри знал Дамблдора, он не походил на старого человека, совсем не походил. В нём промелькнуло что-то от маленького мальчика, пойманного за шалостью.
— Ты можешь простить меня? — сказал он. — Простить меня за то, что я тебе не доверял? Что не рассказал тебе? Гарри, я просто боялся, что ты оступишься, как я оступился. Я просто очень боялся, что ты повторишь мои ошибки. Я умоляю простить меня, Гарри. Теперь-то я знаю, что ты лучше меня.
— О чём это вы? — спросил Гарри, поражённый тоном Дамблдора, неожиданными слезами у него в глазах.
— Дары, Дары, — пробормотал Дамблдор. — Мечты отчаявшегося!
— Но они есть на самом деле!
— Они есть, и они опасны, приманка для дураков, — сказал Дамблдор. — И таким дураком был я. Но ты ведь знаешь это, правда? У меня больше нет от тебя секретов. Ты знаешь.
— Я знаю что?
Дамблдор всем телом повернулся к Гарри, и в его ярко-голубых глазах сверкали слёзы.
— Повелитель Смерти, Гарри, повелитель Смерти! Чем же я, в конце-то концов, был лучше Волдеморта?
— Вы лучше его, — сказал Гарри. — Конечно лучше… о чём речь? Вы никого не убивали, если могли этого избежать!
— Верно, верно, — сказал Дамблдор, и он был как ребёнок, который ищет одобрения. — Но я тоже искал победы над смертью, Гарри.
— Но не так, как он, — сказал Гарри. Пусть он и злился на Дамблдора, как всё-таки странно было вот так сидеть, под высоким сводчатым потолком, и защищать Дамблдора от него самого. — Дары, а не Разделённые Сути.
— Дары, — пробормотал Дамблдор, — а не Разделённые Сути. Именно.
Тишина. Существо позади хныкало, но Гарри больше не оглядывался.
— Гринделвальд тоже их искал? — спросил он.
Дамблдор закрыл на мгновение глаза и кивнул.
— Из-за этого мы, главным образом, друг к другу и потянулись, — сказал он тихо. — Два умных, самоуверенных мальчика с общим увлечением. Он хотел попасть в Годрикову Лощину, как ты, я уверен, уже догадался, из-за могилы Игнотуса Певерелла. Он хотел исследовать место, где умер третий брат.
— Так это правда? — спросил Гарри. — Всё правда? Братья Певереллы…
— …были тремя братьями из сказки, — сказал Дамблдор, кивая. — Да, я так полагаю. Взаправду ли повстречалась им Смерть на пустынной дороге… по-моему, правдоподобнее, что братья Певереллы были просто одарённые, опасные волшебники, которым удалось создать эти могучие вещи. Повесть же о том, что это Дары самой Смерти, она, мне представляется, из тех легенд, которые растут вокруг подобных творений.
Плащ, как ты теперь знаешь, дошёл до нас сквозь века, от отца к сыну, от матери к дочери, прямо к последнему живому потомку Игнотуса, который родился, как и Игнотус, в деревне Годрикова Лощина.
Дамблдор улыбнулся Гарри.
— Это я?
— Ты. Я знаю, ты догадался, почему в ту ночь, когда умерли твои родители, Плащ был в моих руках. Джеймс показывал его мне всего несколькими днями раньше. Этим объяснялись многие из их нераскрытых школьных шалостей! Я глазам своим не верил. Я попросил одолжить его мне, исследовать его. Я уже давно расстался со своей мечтой объединить Дары, но я не мог удержаться, не мог не посмотреть на него поближе… Это был Плащ, каких мне не доводилось видеть, невообразимо старый, идеальный во всех отношениях… а потом твой отец умер, и у меня, наконец, были два Дара, оба в моих руках!
В его голосе была невыносимая горечь.
— Плащ им бы всё равно не помог выжить, — быстро сказал Гарри. — Волдеморт знал, где мои мама и папа. Плащ не мог сделать их незаклинаемыми.
— Верно, — вздохнул Дамблдор, — верно.
Гарри подождал, но Дамблдор молчал, и Гарри подсказал ему:
— Значит, вы уже не искали Дары, когда увидели Плащ?
— О да, — чуть слышно сказал Дамблдор. Казалось, он заставляет себя смотреть в глаза Гарри. — Ты знаешь, что там было. Знаешь. Ты не можешь презирать меня больше, чем я сам презираю себя.
— Да не презираю я вас…
— А следовало бы, — сказал Дамблдор. Он глубоко вздохнул. — Ты знаешь тайну слабого здоровья моей сестры, что сделали эти магглы, какой она стала. Ты знаешь, как мой бедный отец искал мести, и расплатился полностью, умер в Азкабане. Ты знаешь, как моя мать посвятила всю свою жизнь заботе об Ариане.