— Великолепно, вроде я вижу нескольких кузин нашей вилы, — сказал Джордж, вытягивая шею, чтобы было лучше видно. — Им потребуется помощь, чтобы разобраться в наших английских обычаях, я присмотрю за ними…
— Сбавь обороты, Ваше Дырейшество, — сказал Фред, и, пулей миновав двоих средних лет ведьм, возглавлявших процессию, обратился: — Пармете муа мне ассистер вуа, — к парочке симпатичных французских девиц, которые захихикали и разрешили ему проводить их внутрь. Джорджу пришлось иметь дело с ведьмами средних лет, Рон принял на себя заботу о Перкинсе, старом товарище мистера Висли по Министерству, а Гарри досталась старая и почти совсем глухая чета.
— Приветик! — сказал знакомый голос, когда он вышел назад из шатра и обнаружил во главе очереди Тонкс и Люпина. По такому случаю Тонкс обернулась блондинкой. — Артур сказал мне, что ты единственный кучерявый. Прошу прощения за прошлый вечер, — добавила она шёпотом, когда Гарри повёл их по проходу между стульями. — Министерство сейчас — антиоборетневая выставка, и мы подумали, что наше присутствие не добавит тебе ихних симпатий.
— Всё в порядке, я понимаю, — сказал Гарри, обращаясь больше к Люпину, чем к Тонкс. Люпин коротко улыбнулся ему, но когда они отвернулись, Гарри увидел, что лицо Люпина снова превратилось в скорбную маску. Он не понял, почему, но задерживаться на этом у него не было времени. Хагрид внёс свою толику беспорядка. Не поняв указания Джорджа, он уселся не на магически расширенное и укреплённое сиденье, приготовленное для него в заднем ряду, а сразу на пять стульев, которые теперь напоминали кучу золочёных реек.
Пока мистер Висли восстанавливал поломанное, а Хагрид орал извинения каждому, кто соглашался его слушать, Гарри поспешил назад ко входу, где обнаружил Рона лицом к лицу с волшебником самой эксцентричной внешности. Слегка косоглазый, с белыми, до плеч, волосами, похожими на сладкую вату, он носил колпак с кисточкой, болтавшейся у самого его носа, и мантию цвета яичного желтка, такого яркого, что глаза слезились. У него на шее, на цепи, поблёскивал странный символ, вроде треугольного глаза.
— Ксенофилиус Лавгуд, — представился он, протягивая Гарри руку, — мы с дочерью живём прямо за холмом, со стороны славных Висли было так мило пригласить нас. Но я думаю, вы знакомы с моей Луной? — добавил он, обращаясь к Рону.
— Да, — сказал Рон. — Разве она не с вами?
— Она задержалась в этом очаровательном садике, поздороваться с гномами, они там просто кишат! Как мало волшебников понимает, сколь многому могли бы мы научиться у мудрых маленьких гномов, или — если называть их правильным именем, у Гернумбли гардензи.
— Наши знают прорву великолепных бранных выражений, — сказал Рон, — но я думаю, это их Фред с Джорджем научили.
Он повёл в шатёр компанию колдунов, когда примчалась Луна.
— Здорово, Гарри!
— Э… меня зовут Барри, — сказал Гарри смущённо.
— О, ты и это переменил? — радостно спросила Луна.
— Как ты узнала?
— Ой, да просто по выражению, — сказала она.
Подобно отцу, Луна вырядилась в ярко-жёлтую мантию, к которой добавила большой подсолнечник в волосах. Если притерпеться к яркости всего этого, общее впечатление было очень неплохое. В конце концов, редисок на ушах не болталось.
Ксенофилиус, погружённый в разговор с кем-то, с которым только что познакомился, не заметил разговора Луны и Гарри. Попрощавшись с волшебником, он повернулся к дочери, которая подняла палец и сказала: — Смотри, папочка, один гном меня по-настоящему укусил.
— Как прекрасно! Слюна гнома невероятно полезна! — сказал мистер Лавгуд, схватил Луну за растопыренные пальцы и стал внимательно рассматривать кровоточащие точки. — Луна, любовь моя, если ты сегодня почувствуешь, как в тебе прорастает талант — скажем, нежданная потребность петь оперные арии или читать стихи по-русальи — не вздумай его подавлять! Возможно, он подарен тебе Гернумбли!
Рон, как раз попавшийся им навстречу, громко фыркнул.
— Рону вольно смеяться, — безмятежно сказала Луна, пока Гарри провожал её с отцом к их стульям, — но мой отец много изучал Гернумблинную магию.
— В самом деле? — спросил Гарри, который давно уже как решил не спорить со странными идеями Луны и её отца. — Кстати, а ты уверена, что к укусу ничего приложить не надо?
— Не, всё классно, — сказала Луна, с мечтательным видом посасывая свой палец и оглядывая Гарри сверху донизу. — Тебе идёт. Я папочке говорила, что, наверное, все придут в парадных мантиях, но он считает, что на свадьбу надо одеваться в солнечный цвет, на счастье, понимаешь?
Когда она уплыла вслед за отцом, опять показался Рон, с древней ведьмой, вцепившейся ему в руку. Крючковатый нос, глаза в красных кругах, и розовая замшевая шляпка придавали ведьме облик сварливого фламинго.
…а твои волосы, Рональд, слишком длинные, я чуть не приняла тебя за Джиневру. Борода Мерлина, что это Ксенофилиус Лавгуд напялил? Вылитый омлет. А ты кто такой? — гаркнула она на Гарри.
— Ах да, тётя Мюриэль, это наш кузен Барни.
— Ещё один Висли? Вы плодитесь, как гномы. А Гарри Поттера тут нету? Я надеялась его увидеть. Мне казалось, Рональд, что вы друзья, или ты просто нахвастался?
— Он… он не смог…
— Хммм. Хоть извинился? Тогда он не такой безнадёжный хам, каким кажется по фото в газете. Я как раз показывала невесте, как правильно надевать мою тиару, — прокричала она, обращаясь к Гарри. — Гоблинской работы, чтобы ты знал, не одно столетие в нашей семье. А она девушка неплохая, но всё равно — француженка. Ну, ну, Рональд, усади меня на хорошее место, мне всё-таки сто семь лет, и мне нельзя так долго быть на ногах.
Уходя, Рон многозначительно посмотрел на Гарри, и потом некоторое время не появлялся. К тому времени, когда они снова встретились у входа, Гарри успел разместить добрую дюжину прибывших. Шатёр был уже почти полон, и в первый раз снаружи не было очереди.
— Эта Мюриэль — просто ночной кошмар, — сказал Рон, вытирая рукавом лоб. — Раньше она каждый год приезжала на Рождество, пока, слава богу, не обиделась, когда ей Фред с Джорджем за обедом подложили под стул бомбу-вонючку. Папа всё говорит, что она вычеркнет их из своего завещания — будто их это качает, они когда-нибудь станут богаче всей родни, так у них дело идёт… Ух ты, — добавил он, хлопая глазами, когда к ним подбежала Эрмиона. — Классно выглядишь!
— И вечный тон изумления, — отметила Эрмиона, правда, с улыбкой. На ней было лёгкое сиреневое платье и туфли с изрядно высокими каблуками; её волосы были приглажены и блестели. — Твоя двоюродная бабушка Мюриэль по-другому думает, я её как раз наверху встретила, она Флёр тиару вручала. Она сказала: «О, дорогая, это — та магглорождённая?» и добавила: «Плохая осанка и лодыжки костлявые».
— Это она не о тебе лично, она со всеми хамит, — сказал Рон.
— Беседуете о Мюриэль? — поинтересовался Джордж, выныривая с Фредом из шатра. — Да-а, она только что мне сказала, что у меня уши разные. Старая нетопыриха. Хотя жаль, что старого дяди Билиуса уже нет, от него на свадьбах была сущая умора.
— Это не тот, который увидел пса-Грима, и помер через двадцать четыре часа? — спросила Эрмиона.
— Ну да, под конец он стал малость того, — подтвердил Джордж.
— Но пока у него крыша не уехала, он был жизнь и душа любой компании, — сказал Фред. — Он как: приговорит бутыль огневиски, выбежит на танцплощадку, задерёт мантию, и давай выпускать цветы букетами из своей…
— Да, звучит душевно, — сказала Эрмиона под оглушительный хохот Гарри.
— Но почему-то так и не женился, — отметил Рон.
— Просто невероятно, — сказала Эрмиона.
Они так развеселились, что заметили припозднившегося гостя, темноволосого молодого человека с большим кривым носом и густыми чёрными бровями, только когда тот протянул Рону приглашение и сказал, глядя на Эрмиону: — Ты выглядишь иззумительно.