Гарри посмотрел на боярышниковую палочку, которая раньше принадлежала Драко Малфою. Ему было удивительно, но и приятно, обнаружить, что палочка работает в его руке, во всяком случае, не хуже, чем палочка Эрмионы. Вспоминая, что говорил ему Олливандер о тайнах палочек, Гарри подумал, что знает, отчего у Эрмионы затруднения: она не завоевала уважение ореховой палочки, лично отняв её у Беллатрисы.
Дверь спальни открылась, и вошёл Грифук. Гарри невольно потянулся к рукоятке меча, и переставил его поближе, но тут же об этом пожалел. Он был уверен, что гоблин заметил его движение. Желая как-то объяснить этот скользкий момент, Гарри сказал: — Мы всё проверяем, чтобы быть в минутной готовности. Мы сказали Биллу и Флёр, что уходим завтра утром, и попросили их не вставать, проводить нас.
Последний пункт отстаивали особо, потому что Эрмионе надо было принять облик Беллатрисы до того, как покинуть дом, и чем меньше Билл и Флёр будут знать или подозревать, что затевается, тем лучше. Кроме того, Гарри и его друзья объяснили, что не собираются возвращаться. Поскольку в ту ночь, когда их сцапали Ловилы, они потеряли старую палатку Перкинса, Билл выделил им другую. Она была сейчас упакована в бисерную сумочку, которую — Гарри был весьма впечатлён, это узнав — Эрмиона укрыла от Ловил очень просто: засунула за носок.
Гарри знал, что будет скучать по Биллу, Флёр, Луне и Дину, это уж не говоря про домашние удобства, которыми они наслаждались последние недели, но он ждал, когда вырвется из Раковины. Гарри устал от проверок, не услышит ли кто их разговоры, устал от необходимости запираться в крошечной тёмной спальне. Больше же всего он мечтал избавиться от Грифука. Честно говоря, где и как они собирались расстаться с гоблином, не отдав ему при этом меча Гриффиндора — на этот вопрос у Гарри не было ответа. Обсудить, как именно это сделать, было невозможно, потому что гоблин редко оставлял Гарри, Рона и Эрмиону, собравшихся вместе, больше чем на пять минут. — У него моя мамочка поучиться может, — рычал Рон, когда на дверном косяке появлялись длинные пальцы гоблина. Помня предупреждение Билла, Гарри не мог не подозревать, что гоблин пытается обнаружить возможный обман. Эрмиона так тяжело переживала планируемое надувательство, что Гарри отказался от попыток предложить ей обдумать лучший его способ; Рон же, в тех редких случаях, когда им удавалось урвать несколько свободных от Грифука минут, не изобретал ничего существеннее, чем «поживём — увидим, дружище».
Гарри плохо спал в эту ночь. Лёжа в ожидании, когда пройдут предрассветные часы, он возвращался мыслями к тому, как чувствовал себя в ночь перед проникновением в Министерство магии, и вспоминал решимость, почти восторженное возбуждение. Сейчас же он переживал приступы тревоги, навязчивых сомнений; он не мог стряхнуть с себя страх того, что всё должно пойти наперекосяк. Он продолжал убеждать себя, что их план хорош, что Грифук знает, с чем им придётся встретиться, что они хорошо приготовились ко всем трудностям, с которыми им вероятнее всего придётся считаться, но всё равно ему было тревожно. Раз или два он слышал, как Рон ворочается, и был уверен, что тот тоже не спит, но они делили гостиную с Дином, и Гарри не подавал голоса.
Стало легче, когда истёк шестой час, и можно было выскользнуть из спальных мешков, одеться в полутьме, прокрасться в сад и поджидать там Эрмиону и Грифука. Рассвет был зябким, но почти без ветерка — всё-таки май. Гарри смотрел на бледные звёзды, ещё видные на тёмном небе, и слушал, как под берегом накатываются и откатываются волны: он будет скучать по их звуку.
Сквозь красную землю на могиле Добби уже пробивались маленькие зелёные ростки, наверное, через год холмик будет весь в цветах. Белый камень с именем эльфа уже приобрёл обветренный вид. Гарри понял, что вряд ли можно было найти красивее место для последнего отдыха Добби, но от мысли, что он расстаётся с ним, ему было печально до боли. Глядя на могилу, Гарри в очередной раз подивился, как это эльф узнал, куда прийти им на выручку. Пальцы Гарри невольно коснулись маленького кошелька на шее, где он мог нащупать неровный осколок зеркала, в котором, Гарри был уверен, он видел глаз Дамблдора. Тут звук открывающейся двери заставил его обернуться.
Беллатриса Лестранг шагала к нему через лужайку, сопровождаемая Грифуком. На ходу она засовывала маленькую бисерную сумочку во внутренний карман старой мантии, из тех, что они забрали из дома на площади Мракэнтлен. Хотя Гарри точно знал, что на самом деле это Эрмиона, он не мог подавить дрожь ненависти. Она была выше его, длинные чёрные волосы волной падали ей на спину, взгляд её глаз под тяжёлыми веками с презрением задержался на нём; но тут она заговорила, и сквозь низкий голос Беллатрисы он услышал Эрмиону: