— Понятное дело, Гринделвальд свалил. За ним и так уже всякое числилось, у него на родине, он совсем не хотел, чтобы и Ариану записали на его счёт. А зато Альбус освободился, разве не так? Свободен от сестры, свободен стать величайшим волшебником…
— Никогда он не был свободен, — сказал Гарри.
— Прошу прощения? — сказал Аберфорт.
— Никогда. В ту ночь, когда ваш брат погиб, он пил зелье, которое сводило его с ума. Он начал стонать, умолял кого-то, кого там не было: «Не делайте им больно, пожалуйста… сделайте больно мне…»
Рон и Эрмиона уставились на Гарри. Он никогда не вдавался в подробности того, что было на том островке посреди озера: события, случившиеся после его с Дамблдором возвращения в Хогвартс, надёжно всё это заслонили.
— Он думал, что он в прошлом, с вами и Гринделвальдом, я знаю, — сказал Гарри, вспоминая умоляющий шёпот Дамблдора.
— Он думал, он видит, как Гринделвальд мучает вас и Ариану… Ему это была пытка, если бы вы его видели, не сказали бы, что он свободен.
Аберфорт, казалось, погрузился в созерцание своих узловатых, со вздувшимися венами, рук. После долгого молчания он сказал: — Как ты можешь быть уверен, Поттер, что мой брат не был более заинтересован в бо льшем благе, чем в тебе? Как ты можешь быть уверен, что не был для него мелочью, вроде моей сестрёнки?
Словно осколок льда пронзил сердце Гарри.
— Я в это не верю. Дамблдор любил Гарри, — сказала Эрмиона.
— Почему же тогда он не сказал ему прятаться? — отрезал Аберфорт. — Почему не сказал ему: «Позаботься о себе, послушай, как тебе уцелеть»?
— Потому что, — сказал Гарри, прежде чем Эрмиона успела ответить, — иногда приходится думать о большем, чем собственная безопасность! Иногда приходится думать о бо льшем благе! Это война!
— Парень, тебе только семнадцать!
— Я совершеннолетний, и я собираюсь продолжать драться, даже если вы отвалите!
— Кто говорит, что я отвалю?
— Ордену Феникса конец, — повторил Гарри, — Сам-Знаешь-Кто победил, всё кончено, и кто притворяется, что не так, сам себя дурачит.
— Я не сказал, что это по мне, но это правда!
— Нет, не правда, — сказал Гарри. — Ваш брат знал, как прикончить Сами-Знаете-Кого, и он передал это знание мне. И я намерен не складывать руки, пока не одолею — или не умру. Не думайте, что я не знаю, чем это может кончится. Я знаю это не первый год.
Он ждал, что Аберфорт высмеит его или будет спорить, но тот не сделал ни того, ни другого. Он просто потянулся.
— Нам нужно попасть в Хогвартс, — снова сказал Гарри. — Если вы не можете нам помочь, мы дождёмся рассвета, оставим вас в покое, и попытаемся сами отыскать путь. Если вы можете нам помочь… ну, сейчас самое время сказать об этом.
Аберфорт остался сидеть на стуле, пристально глядя на Гарри глазами, так удивительно похожими на глаза брата. Наконец он прочистил горло, поднялся на ноги, обошёл маленький столик, и подошёл к портрету Арианы.
— Ты знаешь, что делать, — сказал он.
Она улыбнулась, повернулась и ушла, не так, как обычно люди на портретах, за край рамы, но вдаль, словно по нарисованному за её спиной туннелю. Все следили, как удаляется лёгкая фигурка, пока её не поглотила тьма.
— Ээ… что…? — начал Рон.
— Сейчас это единственный путь, — сказал Аберфорт. — Вам следует знать, что все старые тайные выходы перекрыты с обоих концов, внешние стены караулят дементоры, а внутри школы — регулярное патрулирование; так сообщают мои источники. Это место ещё никогда так крепко не охранялось.
Как вы собираетесь что-то сделать там, внутри, когда там заправляет Снэйп, и оба Кэрроу у него в помощниках… впрочем, это же ваша забота, так? Вы же сказали, что готовы умереть.
— Но что…? — сказала Эрмиона, прищурясь на портрет Арианы.
В глубине нарисованного туннеля опять появилась белая точка, и вот Ариана уже идёт сюда, становясь всё больше и больше. Но сейчас с ней рядом кто-то ещё, кто-то выше её ростом, он прихрамывает, и вид у него возбуждённый. Его волосы были длиннее, чем Гарри доводилось видеть. Фигуры становились больше и больше, пока в раме не остались только плечи и головы.
И тут вся картина откинулась, словно маленькая дверь в стене, и открылся вход в настоящий туннель. И из него, волосы отросшие, лицо в шрамах, мантия драная, выбрался настоящий Невилл Лонгботтом. Он взревел от восторга, спрыгнул с каминной полки и завопил:
— Я знал, что ты придёшь! Я знал это, Гарри!
Глава двадцать девятая Потерянная диадема
— Невилл… что за… как…?