Никто ему не ответил: дядя Вернон все еще с испугом таращил глаза на вздувшийся жилетный карман Дедалуса.
— Возможно, нам следует подождать в прихожей, Дедалус, — негромко сказала Гестия, явно считавшая, что с их стороны было бы бестактностью торчать в гостиной, пока Гарри и Дурсли будут любовно прощаться, проливая, быть может, обильные слезы.
— Не стоит, — столь же негромко произнес Гарри, однако дядя Вернон сделал дальнейшие объяснения ненужными, громогласно объявив:
— Ладно, парень, выходит — прощаемся.
Он протянул Гарри правую ладонь для рукопожатия, но в самый последний миг спасовал и просто сжал ее в кулак и помахал им влево-вправо, точно метроном.
— Ты готов, Дидди? — спросила тетя Петунья, суетливо проверяя замок своей сумочки, что избавляло ее от необходимости смотреть на Гарри.
Дадли не ответил, он просто стоял, слегка приоткрыв рот, и вдруг показался Гарри немного похожим на великана Грохха.
— Ну так пошли, — сказал дядя Вернон.
Он почти уже дошел до двери гостиной, когда Дадли пробормотал:
— Не понимаю.
— Чего ты не понимаешь, миленький? — спросила, взглянув на сына, тетя Петунья.
Дадли поднял большую, как окорок, ладонь и указал ею на Гарри:
— А он чего с нами не едет?
Дядя Вернон и тетя Петунья словно вросли в пол — оба глядели на Дадли так, точно он объявил, что желает стать балериной.
— Что? — громко спросил дядя Вернон.
— Почему он не с нами тоже? — спросил Дадли.
— Ну, он… ему не хочется, — ответил дядя Вернон и, обратив на Гарри свирепый взгляд, добавил: — Ведь тебе же не хочется, так?
— Ни капельки, — ответил Гарри.
— Вот видишь, — сказал дядя Вернон Дадли. — Ладно, пошли, ехать пора.
Он вышел из гостиной, открыл входную дверь, но Дадли так и стоял на месте, да и тетя Петунья, сделав несколько неуверенных шагов, тоже остановилась.
— Теперь-то что? — рявкнул, снова появившись на пороге гостиной, дядя Вернон.
Походило на то, что Дадли старается как-то справиться с мыслями, слишком сложными для словесного выражения. После нескольких секунд мучительной внутренней борьбы бедняга наконец произнес:
— А куда же тогда он пойдет?
Тетя Петунья и дядя Вернон переглянулись. Ясно было, что Дадли их напугал. Молчание нарушила Гестия Джонс.
— Но… вам ведь известно, куда направляется ваш племянник? — озадаченно спросила она.
— Конечно известно, — ответил Вернон Дурсль. — К одному из ваших, правильно? Ладно, Дадли, садись в машину, ты же слышал, надо торопиться.
Вернон Дурсль снова дотопал до самой двери, но Дадли снова за ним не последовал.
— К одному из наших? — Гестия явно рассердилась.
С этим Гарри уже сталкивался — волшебников и волшебниц ошеломляло отсутствие у его близких родственников какого-либо интереса к знаменитому Гарри Поттеру.
— Все в порядке, — заверил он Гестию. — Да, честно говоря, оно и не важно.
— Не важно? — опасно звонким голосом повторила Гестия. — Неужели эти люди не понимают, через что вам пришлось пройти? Какая опасность вам грозит? Не понимают, что вы занимаете уникальное положение, что вы — душа всей борьбы с Волан-де-Мортом?
— Э-э-э… нет, не понимают, — ответил Гарри. — На самом-то деле они думают, что я только место тут зря занимаю, но я уже привык к…
— Я не думаю, что ты зря занимаешь тут место.
Если бы Гарри не видел, как шевелятся губы Дадли, он не поверил бы своим ушам. И все равно он несколько секунд смотрел на Дадли, прежде чем уяснил, что эти слова действительно произнес его двоюродный брат. Не только произнес, но и сильно покраснел при этом. Гарри охватило и смущение, и изумление сразу.
— Ну… э-э-э… спасибо, Дадли.
Ему снова показалось, что Дадли борется с мыслями, слишком громоздкими для выражения, однако тот пробормотал:
— Ты спас мне жизнь.
— Вообще-то говоря, не жизнь, — ответил Гарри. — Дементоры забрали бы только твою душу.
Теперь он смотрел на двоюродного брата с удивлением. Ни в это лето, ни в прошлое они почти не разговаривали друг с другом, поскольку Гарри возвращался на Тисовую улицу ненадолго и большую часть времени проводил в своей комнате. Теперь же до него вдруг дошло, что чашка холодного чая, на которую он наступил нынче утром, была, пожалуй, вовсе не миной-ловушкой. И все же, чувствуя себя растроганным, Гарри испытывал немалое облегчение от того, что Дадли исчерпал все имевшиеся у него возможности выражения чувств. Открыв рот еще раз-другой и сделавшись совершенно багровым, Дадли замолчал.