— Надо пойти поздравить их, — сказала Гермиона, приподнимаясь на цыпочки, чтобы увидеть Билла и Флер, окруженных толпой уже поздравлявших их гостей.
— Успеем еще, — пожал плечами Рон, снимая с проплывавшего мимо подноса три бокала со сливочным пивом и вручая один Гарри. — Гермиона, держи, давай найдем столик… только не здесь! Подальше от Мюриэль…
Рон повел друзей через пустой танцевальный настил, поглядывая влево и вправо; Гарри казалось, что он высматривает Крама. К тому времени, когда они добрались до другого конца шатра, большая часть столиков была уже занята, самым пустым оказался тот, за которым одиноко сидела Полумна.
— Ты не будешь возражать против нашей компании? — спросил Рон.
— Конечно нет! — радостно ответила она. — Папочка пошел к Биллу и Флер с нашим подарком.
— И что он собой представляет? Пожизненный запас лирного корня? — поинтересовался Рон.
Гермиона попыталась лягнуть его под столом, но попала в Гарри. От боли на глаза его навернулись слезы, и продолжения разговора он не услышал.
Заиграл оркестр. Билл и Флер вышли на танцевальный настил первыми, сорвав громовые аплодисменты, спустя недолгое время за ними последовали мистер Уизли с мадам Делакур и миссис Уизли с отцом Флер.
— Какая хорошая песня, — сказала Полумна, покачиваясь в такт ритму вальса, а через несколько секунд и она скользнула на танцевальный настил и закружилась на месте — одна, закрыв глаза и помахивая руками.
— Она великолепна, правда? — сказал Рон. — И всегда была хороша.
Однако улыбку его тут же точно ветром сдуло — на освобожденное Полумной место опустился Виктор Крам. Гермиона приятно взволновалась, впрочем, на сей раз Виктор комплиментов ей говорить не стал, а спросил, сердито нахмурясь:
— Кто этот человек в желтом?
— Ксенофилиус Лавгуд, отец нашей хорошей знакомой, — ответил Рон. Сварливый тон его свидетельствовал, что он не намерен подсмеиваться над Ксенофилиусом, пусть тот и дает для этого множество поводов. — Пойдем потанцуем, — резко предложил он Гермионе.
Недоумевающая, но и обрадованная Гермиона встала и вместе с Роном присоединилась к густевшей толпе танцующих.
— Они теперь вместе, что ли? — спросил сбитый с толку Крам.
— Да вроде того, — ответил Гарри.
— А ты кто?
— Барни Уизли.
Они обменялись рукопожатиями.
— Слушай, Барни, ты этого Лавгуда хорошо знаешь?
— Нет, только сегодня познакомился. А что?
Крам пристально вглядывался поверх своего бокала в Ксенофилиуса, который непринужденно беседовал с несколькими чародеями по другую сторону танцевального настила.
— Да то, — ответил он, — что, не будь он гостем Флер, я мигом вызвал бы его на дуэль за мерзкий знак, который он носит на груди.
— Знак? — переспросил Гарри и тоже вгляделся в Ксенофилиуса, на груди которого так и поблескивал странный треугольный глаз. — Но почему? Чем он нехорош?
— Грин-де-Вальдом он нехорош. Это знак Грин-де-Вальда.
— Грин-де-Вальд… Это темный маг, которого одолел Дамблдор?
— Точно.
Челюстные мышцы Крама походили вверх-вниз, как будто он что-то жевал, потом Виктор сказал:
— Грин-де-Вальд уничтожил многих, моего деда в том числе. Конечно, в вашей стране он никогда большой силой не обладал, говорили, что Грин-де-Вальд боится Дамблдора. И правильно говорили, если вспомнить, чем он кончил. Но вот это… — Крам ткнул пальцем в Ксенофилиуса. — Я этот знак сразу узнал, Грин-де-Вальд вырезал его на стене нашей школы, Дурмстранга, когда учился в ней. Среди наших нашлись идиоты, которые копировали его, изображали на своих учебниках, на одежде, хотели поразить окружающих, выделиться. В конце концов те из нас, у кого Грин-де-Вальд отнял членов семьи, научили их уму-разуму.
Крам угрожающе пристукнул по столу костяшками кулака и снова сердито вгляделся в Ксенофилиуса. Гарри был сбит с толку. То, что отец Полумны был приверженцем Темных искусств, казалось неправдоподобным до невероятия, к тому же никто больше в этом шатре не узнал треугольного, напоминающего руну символа.
— А ты… э-э… совершенно уверен, что это знак Грин…
— Мне ошибиться трудно, — холодно ответил Крам. — Я несколько лет проходил мимо него каждый день, запомнил.
— Знаешь, не исключено, — сказал Гарри, — что Ксенофилиус на самом деле и не догадывается, что это такое. Лавгуды — люди довольно… необычные. Он мог где-то увидеть этот символ и принять его за поперечное сечение головы морщерогого кизляка или еще кого-нибудь.