На столе, за белоснежной совой Буклей, лежала большая пачка газет — за каждый день, который Гарри провёл на Тисовой улице этим летом.
Он поднялся с пола, потянулся и подошёл к газетам. Букля осталась неподвижна, даже когда он начал разбирать бумаги прямо рядом с ней, отбрасывая одну газету за другой. Сова спала, или притворялась — она была в обиде на Гарри, потому что в последнее время он не давал ей вволю полетать.
Приблизившись к дну стопки, Гарри стал просматривать газеты более медленно и тщательно. Он искал конкретную статью, которая была в том номере, который был выпущен как раз через некоторое время после прибытия Гарри на Тисовую улицу. Наконец, он нашёл её. Там рассказывалось о Чэрити Бэббидже, преподавателю Изучения Маглов в Хогвартсе. Гарри сел на стул и углубился в чтение.
Подготовил Элфиас Додж.
Я встретил Дамблдора впервые, когда мне было 11 — мы оба переступили порог школы. Наш взаимный интерес был явно обусловлен нашей непохожестью на остальных. У меня тогда ещё, помнится, была драконья оспа, и, пока я не поправился полностью, моё рябое лицо с зеленоватым оттенком не добавляло ребятам желания приблизиться ко мне. А Дамблдор в это время находился под гнетом дурной славы. Ведь совсем недавно его отца, Персиваля, обвинили в диком публичном нападении на трёх юных маглов.
Альбус никогда не пытался отрицать вины своего отца (Который уже умирал в Азкабане), он наоборот признавал, что он совершил преступление. А когда я набрался смелости, чтобы спросить его об этом, он даже сам меня уверил, что Персиваль был виновен. Более того, Дамблдор вообще отказывался упоминать всю эту печальную историю, сколько его не просили. Некоторые, напротив, были склонны восхвалять действия Персиваля и считали Дамблдора таким же маглоненавистником. Но любой, кто хоть немного знал Альбуса, уверил бы вас, что будущий директор всегда поддерживал маглов. Более того, эта опёка неволшебного населения даже нажила ему врагов в будущем.
Через несколько месяцев, к тому же, слава Дамблдора начала затмевать славу его отца. В конце первого учебного года он уже был известен не как сын маглоненавистника, а как, ни больше, ни меньше, самый лучший ученик в истории школы. Все те, кто имел честь дружить с ним, не могли не следовать его примеру, полному желания помочь, храбрости и щедрости. Позднее Альбус признался мне, что самое главное удовольствие его жизни сокрыто в обучении.
Он не только выигрывал все призы и награды в школе, но уже и поддерживал общение с наиболее известными магами того времени — Николас Фламель, известный алхимик, Батильда Бэгшот, известный историк, Адальберт Уофлинг, великий магический теоретик… Некоторые его работу нашли своё место в “Трансфигурации сегодня”, “Магические дуэли” или в “Практике Зельеварения”. Карьера Альбуса строилась со скоростью летящего метеорита, и оставался только один вопрос — как скоро он станет министром магии. Хотя все и предсказывали, что кресло вот-вот будет его, Дамблдор, к удивлению, не проявлял совершенно никаких амбиций по отношению к власти.
Спустя три года после начала учёбы в Хогвартс приехал младший брат Альбуса, Абефорт. Он никогда не был усидчивым и разумной дискуссии предпочитал волшебную дуэль. Однако, как ни странно, нельзя сказать, что два брата не дружили. Они уживались друг с другом настолько хорошо, настолько только могли ужиться два кардинально разных человека. Абефорта, в принципе, можно оправдать только тем, что ему, естественно, не нравилось жить в тени своего брата. Будучи постоянно на втором месте, он мог дружить с Альбусом, но братских чувств возникнуть больше не могло.
Когда мы с Альбусом закончили школу, мы, по традиции, решили отправиться в кругосветное путешествие, чтобы посетить новые страны, узнать их магию, перед тем, как наши пути разойдутся. Но трагедия предотвратила поездку. Перед самым отъездом умерла Кендра, мать Дамблдора, оставив его главой и кормильцем семьи. Я отложил свою поездку на такой срок, чтобы почтить память Кендры на её похоронах, а потом отправился в то, что сегодня называют одиночным туром. С младшими братом и сестрой и скудным запасом золота Дамблдор не мог и речи вести о поездке со мной.
Это был период в нашей жизни, когда мы общались меньше всего. Я писал Дамблдору, описывая, порой чересчур бурно, удивление от поездки, от узких прибежищ греческих волхвов до экспериментов египетских алхимиков. Его письма рассказывали мне немного о его повседневной жизни, которую я с сожалением в душе считал просто губительной для столь блестящего волшебника. Погружённый в свои дела, я с ужасом услышал новость, что по Альбусу был нанесён ещё один удар — умерла его сестрёнка, Ариана.
Хотя девочка и болела, причём давно и тяжело, её смерть оказалась непоправимым ударом по обоим братьям. Все близкие Дамблдора — я и себя отношу к этим счастливцам — соглашались, что Альбус считал виноватым только себя, он всё сильнее корил себя, хотя и был совсем невиновным.
Домой я приехал, ожидая увидеть юношу, перенёсшего страданий больше, чем любой старик. Альбус стал более замкнутым, необщительным, исчезла беззаботность. Вдобавок ко всему этому ужасу, смерть Арианы не сблизила двух братьев, а, напротив, отдалила. (Позднее они снова стали близки, если и не как два брата, то как два сердечных друга). Как бы то ни было, с тех пор он очень редко заговаривал о своих родителях или об Ариане, и никто из друзей старался не упоминать их.
Затем, в последующие годы, все перья писали о триумфе Дамблдора. Бесчисленный вклады Альбуса в мировую науку, включая его открытие двенадцати способов использования крови дракона, помогли следующим поколениям, как и его мудрость, которую он проявлял, будучи Верховным Судьёй Визенгамота. Не было проведено ни одной дуэли с тех пор, как сошлись в волшебном поединке Дамблдор и Гриндвальд, а это было в 1945 году. Те, кто был тому свидетелем, писали о невероятной битве двух величайших волшебников. Триумф Дамблдора и его последствия стали поворотной точкой в истории волшебного мира, своего рода предисловием к Международному Статусу О Секретности или падению Того-Кого-Нельзя-Называть.
Альбус Дамблдор никогда не был высокомерным или гордым, он всегда умел найти в человеке хорошее, даже если эти положительные черты бесполезны или неважны; я верю, что ранние потери наделили Дамблдора человечностью, человеколюбием. Мне будет очень не хватать моей дружбы с ним, но мои чувства — чепуха, по сравнению с тоской по Альбусу остального волшебного мира. Не вопрос, что он был самым ярким и любимым директором Хогвартса. Он умер так, как жил — стремясь к лучшему в свой последний час, как тогда, когда в свой первый день в Хогвартсе протянул руку мальчику, больному драконьей оспой.
Гарри закончил читать, уставившись в некролог, находившийся рядом с картинкой. На ней был изображён Дамблдор со своей вечной и доброй улыбкой, но даже когда он смотрел через свои очки-половинки с новостной полосы газеты, у Гарри создалось впечатление, что Дамблдор видит его насквозь, и печаль его смешалась со смирением.