— Гарри, что ты хочешь от Грипхука, и что ты обещал ему взамен?
— Я не могу сказать тебе этого, — сказал Гарри. — Мне правда жаль, Билл.
Дверь кухни позади них открылась; Флер предложила помочь с пустыми кубками.
— Подожди, — остановил её Билл. — Одну минуту.
Она вышла, и снова закрыла дверь.
— Тогда я должен предупредить тебя, — продолжил Билл. — Если ты заключил сделку с Грипхуком, и особенно, если эта сделка связана с сокровищами, ты должен быть предельно осторожен. Понятия гоблина о собственности, оплате и выплате…они не такие же, как человеческие.
Гарри чувствовал небольшое поеживание дискомфорта, как если бы маленькая змея пошевелилась в нем.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он.
— Я говорю о разных вариантах того, как всё может быть, — ответил Билл. — Деловые отношения между волшебниками и гоблинами были напряжены в течение многих столетий — но ты знаешь это из Истории Магии. Ошибались обе стороны, я бы никогда не смог сказать, что волшебники были не виноваты. Однако, есть мнение среди гоблинов, и те, что сидят в Гринготтсе относятся к таким, что волшебникам нельзя доверять в вопросах золота и сокровищ, что волшебники не уважают право собственности гоблинов.
— Я уважаю, — начал Гарри, но Билл покачал головой.
— Ты не понимаешь, Гарри, да и никто не может понять, не пожив с гоблинами. У гоблина хозяином является изготовитель, а не покупатель! Все гоблинские работы по их законам могут принадлежать только им.
— Но их работа была оплачена.
— По их мнению, это была аренда, а не покупка вещи. У них часто возникают проблемы с переходом ценностей от одного волшебника к другому. Ты видел лицо Грипхука, когда он взглянул на диадему. Он не одобряет. Я полагаю, он думает, точно так же, как и многие из гоблинов, что эта диадема должна быть возвращена гоблину, сделавшему её, когда первоначальный покупатель умрёт. Они считают нашу привычку к хранению сделанной гоблином ценности, передавая её от волшебника к волшебнику, ничем иным, как воровством.
Гарри захватили зловещие предчувствия; возможно ли, что Билл на самом деле был осведомлён обо всём куда лучше, чем делал вид.
— Всё, что я сейчас сказал, — произнёс Билл, кладя руку на дверную ручку, — было сказано затем, чтобы ты был очень острожен с обещаниями, данными гоблину, Гарри. Гораздо менее опасно ворваться в Гринготтс, чем нарушить своё слово в отношениях с гоблином.
— Да, — сказал Гарри, когда Билл уже открыл дверь. — Да, спасибо. Я приму это к сведению.
Когда Гарри последовал за Биллом к остальным, злобная мысль посетила его, рождённая, без сомнения, вином, которое он выпил. Ему показалось, что он был выбран крёстным отцом для Тэда Люпина так же опрометчиво, как и Сириус Блек был выбран крёстным для него самого.
Глава 26. Гринготтс
Они составили план и все подготовили; в самой маленькой спальне на каминной полке лежал в маленьком стеклянном пузырьке длинный черный волос, найденный в том свитере, который был на Гермионе в поместье Малфоев.
— Возьми ее палочку, — сказал Гарри, кивнув на палочку из орехового дерева, — так будет убедительней.
Гермиона испугалась так, будто палочка уколет или ударит ее, если она ее возьмет.
— Я ненавижу эту вещь, — тихо произнесла она. — Я ее действительно ненавижу. Я чувствую зло, исходящее от палочки, она мне не подойдет… Это ведь будто ее часть.
Гарри вспомнил, что Гермиона сказала побольше практиковаться на то, что он злился на палочку и настойчиво утверждал, что палочка из тернослива делает совсем не то, что он представлял. Он решил не напоминать ей об этом, накануне нападения на Гринготтс итак все будто бы ополчилось против нее.
— Кстати, для того, чтобы получилось еще правдоподобней, — сказал Рон, — представь все, что эта палочка сделала!
— Я об этом и говорю, — сказала Гермиона. — Этой палочкой пытали родителей Невилла, да и еще многих людей! Этой палочкой убили Сириуса!
Гарри это в голову еще не приходило: он посмотрел на палочку, ему жутко захотелось сломать ее, разрубить пополам мечом Гриффиндора, который сейчас стоял возле него, прислоненный к стене.
— Я потеряла свою палочку, — сказала печально Гермиона. — Нужно, чтобы мр. Оливандер сделал и мне новую.
Этим утром мр. Оливандер прислал Луне новую палочку. Сейчас она была на заднем дворе, испробовала ее. Дин, чья палочка осталась у Хватателей, выглядел мрачно.
Гарри посмотрел на бывшую малфоевскую палочку. Он удивился, но был рад, что она подходит ему так же, как и гермионина. Вспомнив то, что рассказал им Оливандер о секрете волшебных палочек, Гарри решил, что знает, в чем проблема Гермионы: забрав палочку у Беллатрисы, она на завоевала доверия ореховой палочки.
Дверь в спальню открылась, и вошел Грифук. Гарри инстинктивно дотронулся до рукояти меча и пододвинул его к себе, и сразу же пожалел об этом. Он понял, что гоблин заметил это. Стараясь замять неприятное происшествие, он сказал, — Мы почти все закончили, Грифук. Мы сказали Флер и Биллу, что завтра утром уходим, и сказали, чтобы они нас не провожал.
Они решили, что это необходимо, потому что Гермионе надо было превратиться в Беллатрису до отхода, и чем меньше Билл и Флер знали и догадывались об их намерениях, тем было лучше. Еще они сказали, что не вернутся. Старая палатка осталась у Хватателей, и Билл дал им другую. Сейчас они была в сумочке Гермионы, которую она умудрилась спрятать от Хватателей, спрятав ее в чулок.
Не смотря на то, что они покидали Билла, Флер, Луну и Дина, не говоря уже об этом доме, где они прожили несколько недель, Гарри все равно хотелось поскорей уехать Одинокого Домика. Он устал от того, что надо было постоянно убеждаться в том, что их не подслушивают, устал от сидения в крохотной темной комнатке. А больше всего ему хотелось убраться подальше от Грифука. Гарри до сих пор не понимал, как они расстанутся с гоблином, не отдав ему меча. Это было решительно невозможно, потому что гоблин редко оставлял их одних вместе больше чем на пять минут: «Мама могла бы у него поучиться», — рычал Рон, когда длинные пальцы появились на кромке двери. Помня предостережение Билла, Гарри понимал, что гоблин опасается обмана. Но Гермиона так упорно настаивала на том, чтобы обмануть его, что Гарри сдался и оставил с этой проблемой разбираться Гермиону: Рон, в редкие мгновения без Грифука, говорил: «Давай позволим ей подумать, дружище».
Этой ночью Гарри спал плохо. Он рано проснулся и вспомнил то, что чувствовал ночью перед проникновением в Министерство Магии, ту решимость, даже волнение. Сейчас он чувствовал те же страхи и переживания: он не мог избавиться от мысли, что все пойдет не так. Он говорил себе, что они отлично все спланировали, что Грифук знал, что они обманут его, что они прекрасно подготовились ко всем случайностям, что могут возникнуть, но все равно чувствовал тревогу. Он слышал, как Рон несколько раз пошевелился и был уверен, что он тоже проснулся, но так как в гостиной кроме них был еще и Дин, Гарри ничего не говорил.
В шесть часов они с облегчением вылезли из своих спальных мешков и, окутанные тьмой прокрались в сад, где стали ждать Гермиону и Грифука. Были прохладно, сейчас был май и дул слабый ветер. Гарри смотрел на звезды, до сих пор бледно мерцавшие в темном небе, слышал, как море бьется об утес, и старался не слышать.
На могилку Добби уже пробились зеленые побеги, через год она совсем зарастет цветами. Белый камень с выбитым на нем именем эльфа выглядел немного выветрившимся. Сейчас он ощутил, что они вряд ли нашли для эльфа более красивое место, но при мысли о том, что они покинут его, он почувствовал боль и сожаление. Глядя на могилу, Гарри в очередной раз удивился, откуда эльф узнал, что им нужна помощь. Его пальцы рассеяно трепали маленький мешочке, висящий на его шее, и он нащупал тот острый осколок зеркала, в котором, он был уверен, видел глаз Дамблдора. Он услышал как открылась дверь и оглянулся.
К ним направлялась Беллатриса Лестрандж, рядом шел Грифук. Она на ходу запихивала маленькую сумочку во внутренний карман старой мантии, которую они нашли в доме на площади Гримо. Хоть он и знал, что это Гермиона, он все равно не смог подавить вспышку ненависти. Она была выше него, ее длинные черные волосы струились по спине, она высокомерно смотрела на него из под тяжелых век; но когда она заговорила, он услышал Гермиону, несмотря на низкий голос Беллатрисы.