Гермиона шла вдоль берега озера, глубоко вдыхая душистый воздух и чувствуя себя свободнее и легче чем за многие годы. Ей было слышно, как в нескольких метрах за ней ступает Гарри и как вода тихо плещется о берега озера. Лунный свет отражался в поверхности воды, отчего та казалась серебристой и раскаленной добела.
Их обоюдный катарсис на опушке казался последним шагом на длинной дороге, на которую она встала много лет назад. Как бы счастлива она ни была с Гарри, и как бы ни сильны были их отношения, призрак Рона все равно неотступно преследовал их. Она всегда осознавала его присутствие, он стоял не между ними, а возле них, повсюду. Байликрофт располагался во многих милях от Хогвартса, но где-то у себя в мыслях и сердцах они так и не покинули той опушки. Это было начало конца, конца их детства. В ту ночь она впервые посмотрела Гарри в глаза и увидела, что на нее смотрит взрослый человек, увидела отпечаток ноши, взваленной на его юные плечи. Она впервые поняла, по-настоящему поняла, что ему было суждено, и что она была частью всего этого... потому что не выдержала бы, если бы не была.
Сидя там, на траве, они впервые об этом поговорили и обнаружили, что имеют заметно схожие представления о том, как все изменилось после смерти Рона. Когда слова сходили с ее губ, она чувствовала, как у нее с сердца сваливается большой груз... ее вина, отчаянье, смирение с собственной смертью.
Она никогда не сможет вспомнить, кто сделал первый шаг, но вот они уже не говорили, а целовались, сначала с нежностью, а потом с все возрастающим рвением. Невероятно, а может, неизбежно, но закончилось все тем, что они занялись любовью прямо там, на траве. Она никогда не забудет, как смотрела ему в глаза, как соприкасались их лбы, как ярко сияли над ними звезды и как трава холодила ей кожу. Их вскрики отзывались эхом в окружавших их деревьях, и Гермиона чувствовала себя освобожденной, будто сама земля была освобождена от смерти, преследовавшей ее и их.
Теперь она с улыбкой на губах возвращалась в ярко освещенный замок. Гарри шел позади нее, но она ощущала его присутствие. В данный момент они оба были заняты собственными мыслями и эмоциями, и она была рада, что было время вернуть себе самообладание.
Она услышала, что Гарри остановился, и обернулась. Он стоял у кромки воды и смотрел на ее поверхность, засунув руки в карманы и откинув пиджак. На лице у него было задумчивое выражение.
— Что такое? — спросила Гермиона.
Она перевел взгляд на нее.
— Взгляни-ка на кое-что ради меня, а? — он запустил руку во внутренний карман пиджака, достал что-то небольшое и бросил ей.
Она поймала его, думая, что это какой-нибудь волшебный предмет, по поводу которого он нуждался в ее мнении... хотя, она задалась вопросом, почему в такое странное время. Это была маленькая, плоская коробочка — такая, в которой мог бы храниться медальон ли амулет. Она открыла ее, и у нее отвисла челюсть.
Внутри было кольцо.
— Ох, — вздохнула она, осторожно вынимая его и поднося его к глазам. Кольцо было сверкающе-золотым с камнем в простой оправе... всего один очень большой бриллиант. Она хотела что-нибудь сказать, но, казалось, разучилась говорить.
Гарри медленно приблизился к ней и забрал кольцо из ее онемевших пальцев.
— Около месяца назад я был в Нью-Йорке по делу, — тихо сказал он. — Я шел по Пятой авеню и проходил мимо “Тиффани”. Мои ноги, вроде как, сами по себе туда меня завели, — она ошеломленно смотрела, как он опустился перед ней на одно колено. В голове у Гермионы все смешалось, пока он смотрел на нее снизу, в одной руке держа ее ладонь, а в другой — кольцо.
Когда он заговорил снова, голос у него был резким:
— Каждое утро, когда я открываю глаза, мне кажется, что больше любить тебя уже невозможно, — сказал он. — Я проживаю свой день как обычно. Я иду на работу, отправляюсь в поездки, возвращаюсь домой, я говорю с тобой и обнимаю тебя, я читаю, ем, сплю. А потом, на следующий день, я просыпаюсь, вижу, что ты спишь рядом и с удивлением обнаруживаю, что люблю тебя еще больше… и снова мне кажется, что это точно предел, что теперь больше любить тебя уже невозможно. Потом все повторяется. Я все еще жду дня, когда я проснусь и буду любить тебя только так сильно, как любил, когда ложился спать. Не думаю, что он когда-нибудь настанет, — он улыбнулся ей с блестящими глазами. Гермиона улыбнулась в ответ; колени у нее дрожали как теплый пудинг. — Когда я думаю о своем будущем, единственное, что остается неизменным, это твое присутствие в нем. Я не могу представить себе жизнь без тебя.
У Гермионы из горла вырвался звук, какой-то полу-смешок — полу-всхлип. Слезы теперь не переставая текли у нее из глаз.
— Выйдешь за меня? — прошептал он; в глазах его было полно надежды и не мало волнения. — Как считаешь?
Гермиона упала на колени, опустившись до его уровня, и положила руки на обе стороны его лица.
— Мне кажется, я самая счастливая женщина на свете, — тихо сказала она.
— Так что, выйдешь?
— Да, Гарри. Выйду, — ее улыбка превратилась в счастливую ухмылку, на щеках сияли мокрые дорожки.
Он сделал большой выдох и облегченно опустил плечи, на лице зажглась улыбка. Они крепко обнялись, обмениваясь теплыми и взволнованными поцелуями.
— Ух ты, — пробормотал он. — Не могу в это поверить.
Она засмеялась:
— Будто бы ты думал, что я могу сказать “нет”.
— Позволь мне поведать тебе небольшую тайну. Мы, мужчины, много показушничаем, но мы очень неуверенны. Мне не кажется, что хоть один мужчина за всю историю когда-либо делал предложение, и у него в голове не сияла большая неоновая надпись “ТЫ — ИДИОТ, ОНА НИКОГДА НЕ СКАЖЕТ “ДА””.
Она засмеялась и снова его обняла, чувствуя себя так, словно ее сердце и впрямь вот-вот разорвется.
— Ох, Гарри, придурок несчастный. Я же тебя люблю, — она отстранилась. — А теперь я поведаю тебе одну маленькую тайну. Каждая женщина с того момента, как узнает, что такое свадьба, мечтает о том дне, когда получит предложение, и каким оно будет превосходным. Чтож... это предложение было красивее и трогательнее чем я когда-либо смела воображать, что получу, — он усмехнулся и слегка покраснел. — И как долго ты репетировал?
— Ну... я начал сочинять первый набросок, когда выходил из “Тиффани”. Кстати говоря, — вспомнил он, поднимая кольцо, о котором они слегка забыли. Он взял ее левую руку и надел кольцо ей на палец. — Вот. Теперь все официально.
Она посмотрела на сверкающее на своем пальце кольцо.
— Оно и правда красивое. Не говоря уже о том, что экстравагантное, — она пригляделась получше к довольно большому камню у себя на пальце. — Мерлинов призрак, это настоящий бриллиант?
— Надеюсь, иначе меня сильно надули.
— Оно, должно быть, стоило целое состояние.
— Я могу себе это позволить. Кроме того, мне не приходит в голову ничего другого, на что бы я предпочел потратиться.
Она покачала головой.
— Не могу в это поверить.
— Не говори мне, что для тебя это было сюрпризом.
Она подняла взгляд:
— Это было огромным сюрпризом.
Он склонил голову набок и одарил ее вопросительным взглядом:
— Так ты думала, что я просто так с тобой встречался, пока не нашел бы себе настоящую родственную душу?
— Нет, конечно нет. Просто я не ожидала этого так скоро. Это все довольно… быстро.
— Понятно. Наверное, пятнадцать лет — не совсем достаточно, чтобы друг друга узнать… — беззаботно заметил он.
— Ой, перестань. Ты знаешь, что я имею ввиду. Мы вместе всего несколько месяцев.
Он нежно провел пальцем по ее щеке.
— И с каждым днем становится все лучше и лучше. Обычно я во многом не уверен, но в этом — нет.
Он встал и подал ей руку, которую она взяла без промедленья. Они снова пошли к замку, обняв друг друга за талии.
Когда они снова вошли в замок, гости только стали отходить к столикам, готовясь к ужину. Они быстро переглянулись, и по некому негласному соглашению Гермиона положила левую руку в карман. Ей не терпелось рассказать Лауре, Джинни и всем остальным, но сейчас она наслаждалась тем, что держала это знание при себе. Она крепко держала Гарри за руку. Муж, муж, снова и снова неверяще повторял ее разум. Он станет моим мужем.