Гермиона улыбнулась:
— Рада, что ты так поступил. Я всегда так за него волновалась… не его вина то, что он оборотень.
— Я этим делом очень горжусь.
Она опустила глаза на руки. Они подобрались к самому трудному вопросу.
— Гарри… почему ты мне не рассказывал?
Он вздохнул.
— Не знаю, смогу ли я облачить это в слова.
— Попробуй.
Он кивнул, а выглядел более усталым чем когда-либо.
— Ладно, — он сел прямо и взял обе ее руки в свои. — Работа, которую я выполняю — совсем не то, что ты наверняка себе вообразила: всякие погони, шикарные места и восхитительные победы над злом. Мне приходится опускаться до их уровня, сливаться со злом и теми, кто ему служит. Это расхолаживает, и временами я и себя собой не чувствую… временами я себя даже человеком не чувствую. Но когда я возвращаюсь домой, я вспоминаю, кто я, и что я пытаюсь защитить, и снова чувствую себя человеком. Я не мог тебе рассказать, потому что если бы ты знала о моей работе, тогда темнота, в которую мне приходится смотреть каждый день, и тебя бы тоже затронула. Ты была бы связана со всем, о чем я пытаюсь забыть, приходя домой. Мне нужно было, чтобы ты и все остальные смотрели на меня и не имели представления о тех людях, с которыми мне приходится якшаться каждый день, чтобы делать свое дело, — он остановился и опустил глаза на простыню. — Человек, который провел большую часть моего обучения — очень хороший и могущественный волшебник. Его зовут Элефтериос Мамакос, но мы все зовем его просто Лефти. Он многому меня научил, и самым важным уроком было то, что любому, кто делает то, что делаю я, нужно священное место, нетронутое темными силами, — он посмотрел ей в глаза. — Ты была моим священным местом, Гермиона.
Она сморгнула слезы, не в состоянии что-то сказать, и несколько секунд смотрела ему в глаза… ровно столько, чтобы от этого стало неудобно. Они оба отвели взгляды.
— Гарри… я не знаю, что сказать, — он молчал, уставившись на их соединенные руки. — И раз теперь я знаю, это все разрушено!
Вот на это он отреагировал. Голова его вздернулась, глаза засверкали.
— Нет! Даже не смей так думать! Я рад, что ты знаешь правду, рад! Как бы мне не было нужно отделять дом от работы, было просто кошмарно все это время лгать, не иметь возможности разделять свои действия. Как бы мило ни было приходить домой в незапятнанную атмосферу, будет даже лучше приходить домой и рассказывать тебе, где я был, и что я делал! — Гермиона улыбнулась. — Хочешь, правду скажу? — где-то на задворках своего разума я чуть ли не хотел, чтобы ты как-нибудь узнала, даже если себя я не мог заставить тебе рассказать.
— А что с остальными?
— Чоу уже знает, так?
— Ну… Джастин, тоже, вроде как, знает.
— Ладно, уже четверо из шести. Лауре с Джорджем тоже можно рассказать. Какой смысл держать в неведении их одних?
— И, возможно… — она в неуверенности оборвала фразу. Гарри вопросительно на нее уставился.
— Возможно что?
— Возможно, мы сможем тебе помогать, — закончила она, не в силах встретить его взгляд. Гарри улыбнулся.
— Ты хотела сказать, возможно, ты сможешь мне помогать.
— Я не так сказала.
— Нет, но ты это подразумевала.
— Не говори мне, что я подразумеваю, а что нет, Гарри!
Он, нисколько не смутившись, продолжил:
— Этого следовало ожидать.
— Почему?
— Потому что! Ты ненавидишь свою работу, ты разочаровалась в своих исследованиях, и ты чувствуешь, что теряешь время в пыльном кабинете в окружении старых пыльных книг и еще более пыльных людей.
Гермиона уставилась на него с открытым ртом.
— Как… как ты об этом узнал? Никто этого не знает! — прохрипела она. Это был ее глубочайший секрет, в этом она и себе-то едва признавалась, не то что другим.
— Уж поверь мне, секреты — моя работа. Ты можешь дурить кого угодно, только не меня, Гермиона. Меня — никогда.
Она резко поднялась и отошла к окну, скрестив руки на груди.
— Это правда, — сказала она. — Я ее ненавижу. Мне все это так наскучило — дальше некуда. И это предполагаемая работа моей мечты, карьера, которой я всегда, как мне казалось, хотела. Жизнь ученого, исследования и интеллектуальные поединки, — она горько усмехнулась. — Как хорошо надо мной жизнь пошутила, а? Выяснилось, что вся эта ученость и интеллектуальные поединки не такие уж и привлекательные, если только от них нет пользы, — она развернулась и посмотрела на него. — Знаешь, я всегда удивлялась, почему Сортировочная Шляпа отправила меня в Гриффиндор. Я полностью ожидала попасть в Рэйвенкло.
— Вместе с остальными мозговитыми типами.
— Именно. Чтож, теперь я знаю. Поисков разума мне не достаточно. И это твоя вина, гадина! — притворно возмутилась она, шлепнув его по плечу. — Ты развратил меня своими крестовыми походами, и своими полуночными миссиями, и своим героизмом!
— Может, поэтому Шляпа отправила тебя в Гриффиндор. Чтобы тебя развратили.
Она вздохнула.
— Ну разве ты можешь меня винить за то, что я нахожу привлекательной идею помогать тебе?
— Нет, я тебя не виню. Мне просто не кажется, что ты в полной мере понимаешь, что предлагаешь.
Она снова плюхнулась на край кровати.
— Просвети меня.
Он потер пальцами под носом и на мгновенье задумался.
— Когда я начинал свое обучение, Лефти сказал мне: “Вот в чем суть, Поттер. Урок номер один. Первое, что тебе нужно усвоить, это то, что ты больше ни в чем не будешь уверен, никогда. Мир разведки существует по фактору неопределенности. Здесь это норма. Предчувствия, косвенные улики, размытые намеки от второсортных источников… вот такими фактами мы тут оперируем”, — он посмотрел на нее. — Ты можешь жаждать приключений, но если в твоей личности и есть что-то опорное, так это то, что тебе необходимо быть уверенной. Тебе нужен только правильный ответ. Это совсем не плохо, но в моем деле этого не получить никогда, — он откинул простыню и спустил ноги с кровати, вставая и забирая свою одежду со стоящей рядом скамьи. Гермиона не стала ему возражать… да и как она могла? Он был абсолютно прав. — И даже если бы было не так, я бы на это в жизни не согласился.
Вот с этим она поспорить могла.
— Ой, в самом деле? И в каком именно месте это было бы твоим решением? Как бы ты меня остановил?
Он посмотрел на нее в упор.
— Уж это бы я смог.
— Уверена, что я уже взрослая женщина.
— Без опыта, без обучения, и, пардон за такие слова, без малейшего представления, о чем она говорит. Я не собираюсь подвергать тебя опасности. Я себя такой опасности подвергаю, что на обоих хватит, — он надел рубашку через голову и пробежался рукой по волосам.
Гермиона ничего не сказала. Она была не совсем уверена, как оспаривать эту точку зрения, да и хотела ли она вообще. Она вполне четко уяснила, что работа Гарри была одной из тысячи вещей, которые кажутся гораздо более привлекательными, чем есть на самом деле. Она поднялась и подошла к нему с другой стороны кровати.
— Ладно, забудь. Но мне, в самом деле, понадобится другая работа.
— Тут я всеми руками “за”, — он улыбнулся. — Я рад, что ты узнала, — тихо сказал он, — Ненавижу скрывать от тебя что-то.
— Припомню это в следующий раз, когда буду задаваться вопросом, кто съел мое мороженное.
Они оба засмеялись, потом наклонились друг к другу и крепко обнялись. Гермиона просунула одну руку под руку Гарри, когда они выходили из комнаты.
— Боже мой, Лауре и Джастину, должно быть, интересно, чего это мы так долго.