«Ты заработал его в автомобильной катастрофе, когда погибли твои родители, – сказала она. – И не задавай вопросов». Не задавай вопросов – это было первое правило спокойной жизни в семье Десли. Дядя Вернон вошел на кухню, когда Гарри переворачивал бекон.
«Причешись!» – гавкнул он в качестве утреннего приветствия. Примерно раз в неделю, дядя Вернон отрывал нос от газеты и объявлял, что Гарри требуется стрижка. Вероятно, Гарри стригли больше всех мальчишек в классе вместе взятых, но безрезультатно. Его волосы было бесполезно укладывать – они торчали во все стороны, словно солома. Гарри уже поджаривал яичницу, к тому времени как Дадли и его мать появились на кухне. Дадли рос очень похожим на дядю Вернона. У него было круглое розовое лицо, маленькие, блекло-голубые глаза; толстые светлые волосы гладко лежали на его большой круглой голове. Тетя Петуния часто говорила, что Дадли похож на ангелочка – Гарри часто говорил, что Дадли похож на хрюшу в рюшах. Гарри поставил тарелки с яичницей и беконом на стол, это было трудно, потому что на нем оставалось мало места. В это время Дадли подсчитывал свои подарки. Его лицо вытянулось.
«Тридцать шесть, – сказал он, глядя на отца и мать. – На два меньше, чем в прошлом году».
«Дорогой, ты не посчитал подарок от тетушки Мардж, посмотри, он здесь под большим от Папочки и Мамочки».
«Хорошо, тогда тридцать семь», – сказал Дадли, багровея. Гарри, видя, что Дадли готов впасть в ярость, начал жевать свой бекон со скоростью землеройки, боясь, что Дадли перевернет стол. Тетя Петуния, очевидно, тоже почувствовала опасность, потому что сказала:
«И мы купим тебе еще два, когда поедем в город сегодня. Как тебе это, солнышко? Еще два подарка. Все в порядке?»
Дадли немного подумал. Это было трудно. Наконец, устав от усилий, он медленно произнес:
«Тогда у меня будет тридцать… тридцать…»
«Тридцать девять, мой сладкий», – сказала тетя Петуния.
«О, – Дадли тяжело уселся и схватил ближайший сверток. – Тогда хорошо». Дядя Вернон усмехнулся:
«Этот разбойник не прогадает, весь в меня. Так держать, Дадлюша!» – он потрепал Дадли по голове. В этот момент зазвонил телефон, и тетя Петуния ушла взять трубку, пока Гарри и дядя Вернон наблюдали, как Дадли разворачивает спортивный велосипед, видеокамеру, радиоуправляемую модель самолета, шестнадцать новых компьютерных игр и видеомагнитофон. Он снимал оберточную бумагу с золотых наручных часов, когда тетя Петуния вернулась. Выглядела она одновременно злой и озабоченной.
«Плохие новости, Вернон, – сказала она. – Миссис Фигг сломала ногу. Она не сможет приглядеть за ним», – она кивнула головой в сторону Гарри. Дадли в ужасе открыл рот, а у Гарри екнуло сердце. Каждый год на день рожденья Дадли родители везли его с другом в город: в парк приключений, в ресторанчик гамбургеров или в кино. Каждый год Гарри оставляли с миссис Фигг, сумасшедшей старой дамой, которая жила через две улицы. Гарри ненавидел ее дом. Он весь пропах капустой, а миссис Фигг заставляла его разглядывать фотографии всех кошек, какие у нее когда-либо были.
«Что теперь?» – спросила тетя Петуния, гневно глядя на Гарри, как будто это он был виноват. Гарри знал, что ему нужно сожалеть о том, что миссис Фигг сломала ногу, но это было нелегко, особенно, когда он напомнил себе, что пройдет еще один год до того, как он будет вынужден смотреть на Тиббла, Снежка, Лапушку и Пуфика снова.
«Мы можем позвонить Мардж», – предложил дядя Вернон.
«Не говори глупостей, она ненавидит мальчишку». Десли часто говорили о Гарри вот так, как будто его здесь не было – или как будто он был чем-то противным, вроде слизняка, и не понимал их.
«А как насчет как-там-ее-зовут, твоей подруги – Ивонн?»
«В отпуске на Майорке», – ответила тетя Петуния.
«Вы могли бы оставить меня дома», – сказал Гарри с надеждой (он смог бы посмотреть телевизор, если захочет, и, может быть, даже поиграть на компьютере Дадли). Тетя Петуния скривилась так, как будто съела лимон.
«А потом вернуться и обнаружить дом в руинах?» – огрызнулась она.
«Да не взорву я дом», – возразил Гарри, но его не слушали.
«Я думаю, мы могли бы взять его в зоопарк, – сказала тетя Петуния медленно. – … и оставить в машине…»
«Машина новая, а он будет в ней один…» Дадли начал громко плакать. На самом деле, он не плакал – прошли годы с тех пор, как он плакал по-настоящему – но он знал, что если он скорчит рожу и повоет, мать даст ему все что угодно.