— Это моё! — крикнул Гарри, пытаясь выхватить письмо.
— Да кто тебе будет писать? — презрительно усмехнулся дядя Вернон. Держа письмо в одной руке, он тряхнул его, чтобы оно развернулось, и быстро взглянул на текст. Его лицо превратилось из красного в зелёное быстрее, чем переключается свет у светофора. Но на этом дело не закончилось. Очень скоро оно стало серовато-белым, как засохшая овсяная каша.
— П-П-Петуния! — ахнул он.
Дадли попытался схватить и прочитать письмо, но дядя Вернон поднял его высоко над головой, чтобы тот не мог достать. Тётя Петуния с любопытством взяла пергамент и прочла первую строчку. Сначала она выглядела так, будто готова была упасть в обморок, потом схватилась за горло и захрипела, словно от удушья.
— Вернон! О, Господи… Вернон!
Они уставились друг на друга, будто забыв о присутствующих в комнате Гарри и Дадли. Дадли, не привыкший к тому, что на него не обращают внимания, резко стукнул отца своей палкой по голове.
— Я хочу прочитать письмо, — громко заявил он.
— Нет, это я хочу его прочитать! — гневно воскликнул Гарри. — Оно же моё!
— Выметайтесь, вы, оба! — прохрипел дядя Вернон, запихивая письмо обратно в конверт.
Гарри не сдвинулся с места.
— ОТДАЙТЕ МНЕ МОЁ ПИСЬМО! — заорал он.
— Дайте мне его посмотреть! — потребовал Дадли.
— ВОН! — заревел Вернон и, схватив Гарри и Дадли за шиворот, вытолкал их в прихожую, захлопнув за ними дверь кухни. В результате ожесточённой, но молчаливой борьбы за право подслушивать через замочную скважину победил Дадли, поэтому Гарри с болтающимися на одном ухе очками лег на живот, чтобы подслушивать через щель под дверью.
— Вернон, — говорила тётя Петуния дрожащим голосом, — посмотри на адрес. Откуда они могли узнать, где он спит? Думаешь, за домом наблюдают?
— Наблюдают… шпионят… возможно, следят за нами, — исступленно пробормотал дядя Вернон.
— И что же нам делать, Вернон? Может, нам следует написать ответ? Сказать им, что мы не хотим…
Гарри видел, как блестящие чёрные ботинки дяди Вернона вышагивают по кухне взад и веред.
— Нет, — наконец, сказал он. — Нет, мы просто их проигнорируем. Если они не дождутся ответа… Да, так будет лучше всего… мы ничего не будем делать…
— Но…
— У меня никого подобного в доме не будет, Петуния! Разве, когда мы взяли его, мы не поклялись, что избавимся от этой опасной ереси?
Этим вечером, вернувшись домой с работы, дядя Вернон сделал то, чего раньше никогда не делал: он пришёл в чулан к Гарри.
— Где моё письмо? — спросил Гарри, как только дядя протиснулся в дверь. — Кто мне его написал?
— Никто. Ошиблись адресом, — коротко ответил Вернон. — Я его сжёг.
— Не было никакой ошибки, — сердито сказал Гарри, — в адресе был указан мой чулан.
— МОЛЧАТЬ! — завопил дядя Вернон так, что с потолка свалилась парочка пауков. Сделав несколько глубоких вздохов, он заставил свое лицо расплыться в улыбке, что, впрочем, выглядело довольно болезненно.
— Эээ… да, Гарри… по поводу чулана. Мы с твоей тётей тут подумали… ты становишься слишком велик для него… мы решили, что было бы неплохо, если бы ты переселился во вторую спальню Дадли.
— Зачем?
— Не задавай вопросов! — отрезал дядя. — Бери свои манатки и поднимайся наверх, сейчас же!
В доме Дёрсли было четыре спальни: одна — дяди Вернона и тёти Петунии; другая — для гостей (в ней обычно останавливалась Мардж, сестра дяди); в третьей спал Дадли; а в четвёртой хранились его игрушки и вещи, которые не вмещались в его первую спальню. Гарри понадобился только один заход, чтобы перенести всё своё имущество из чулана в четвёртую спальню. Он присел на кровать и осмотрелся. Почти всё, что здесь находилось, было сломано. Купленная всего месяц назад видеокамера лежала на маленьком игрушечном танке, которым Дадли как-то раз переехал соседскую собаку; в углу стоял первый телевизор Дадли, который он разбил ногой, когда отменили показ его любимой передачи; здесь же находилась большая птичья клетка, в которой когда-то жил попугай, но Дадли обменял его в школе на настоящее пневматическое ружьё, лежавшее теперь на полке с погнутым дулом, потому что Дадли как-то на него сел. Другие полки были заняты множеством книг. И только они здесь выглядели новыми и нетронутыми.