Снизу послышались вопли Дадли, оравшего во всю глотку на свою мать:
— Я не хочу, чтобы он там жил… Мне нужна эта комната… Пусть он уберётся оттуда…
Гарри вздохнул и вытянулся на кровати. Накануне он отдал бы всё, чтобы оказаться здесь. Но сегодня он предпочёл бы остаться в своём чулане, но с письмом, чем здесь — без него.
На следующее утро за завтраком все молчали. Дадли пребывал в шоке. Накануне он кричал, лупил отца своей школьной палкой, делал вид, что его тошнит, пинал мать и кинул свою черепаху сквозь крышу оранжереи, но так и не получил свою комнату обратно. Гарри думал о прошлом утре и горько сожалел, что не вскрыл письмо в прихожей. Дядя Вернон и тётя Петуния обменивались мрачными взглядами.
Когда принесли почту, дядя, который, казалось, старался вести себя добродетельно по отношению к Гарри, послал за ней Дадли. Было слышно, как тот стучал в коридоре палкой по всему, что попадалось у него на пути. Затем он закричал:
— Ещё одно! «Мистеру Г. Поттеру, Самая маленькая спальня, дом 4, Привит Драйв»…
Издав сдавленный крик, дядя Вернон вскочил со стула и помчался в прихожую, а Гарри преследовал его по пятам. Дяде пришлось повалить Дадли на пол, чтобы отобрать у него письмо, что было немного затруднительно, поскольку Гарри наскочил на него сзади и повис на шее. После минуты беспорядочной борьбы, в которой каждому досталось множество ударов школьной палкой, дядя Вернон выпрямился, с трудом переводя дух, крепко сжимая в руках письмо Гарри.
— Марш в свой чулан… ну, то есть, в свою спальню, — просипел он, обращаясь к Гарри. — Дадли… марш… просто марш отсюда…
Гарри ходил кругами по своей новой комнате. Кто-то знал, что он переселился из чулана, и, похоже, они знали, что он не получил первое письмо. Означало ли это, что они попытаются написать ему снова? Уж на этот раз он сделает всё, чтобы письмо дошло до адресата. У него созрел план.
Починенный будильник зазвонил в шесть часов следующего утра. Гарри быстро отключил его и тихонько оделся. Ему ни в коем случае нельзя было разбудить Дёрсли. Он спустился по лестнице, не включая свет.
Он собирался подождать почтальона на углу Привит Драйв и первым получить почту для дома номер четыре. Его сердце бешено колотилось, пока он крался через тёмную прихожую к входной двери…
— АААААААААА!
Гарри подпрыгнул от неожиданности, наступив на что-то большое и мягкое, лежавшее на коврике у двери… что-то живое!
Наверху зажёгся свет, и к своему ужасу Гарри осознал, что чем-то большим и мягким было дядино лицо. Дядя Вернон лежал возле входной двери в спальном мешке, явно чтобы не позволить Гарри сделать то, что он как раз и пытался сделать. Он кричал на Гарри около получаса, после чего велел ему идти на кухню и налить чашку чая. Гарри уныло поплёлся на кухню, а к тому времени, когда вернулся, почта уже прибыла и упала прямо на колени дяди Вернона. Гарри увидел три письма, адрес на которых был написан зелеными чернилами.
— Дайте… — начал он, но Вернон разорвал письма на мелкие кусочки прямо у него на глазах.
Дядя не пошёл в тот день на работу. Он остался дома и заколотил прорезь для почты.
— Понимаешь, — объяснял он с полным ртом гвоздей тёте Петунии, — если они не смогут доставлять их, они просто плюнут на это.
— Не уверена, что это сработает, Вернон.
— Мозги у этих людей работают странно, Петуния, они не такие, как мы с тобой, — сказал дядя, попытавшись забить гвоздь куском фруктового пирога, который только что принесла ему тётя Петуния.
В пятницу для Гарри пришло не менее дюжины писем. Но поскольку они не могли пролезть в прорезь для почты, то начали проникать в дом под дверью, через её боковые щели, а несколько даже просочились через маленькое окошко в ванной на нижнем этаже.
Дядя Вернон снова остался дома. Он сжёг все письма и, вооружившись молотком и гвоздями, заколотил досками щели вокруг парадной и задней двери, так что теперь никто не мог выйти из дома. Во время работы он напевал «Tiptoe Through the Tulips» и вздрагивал при малейшем шорохе.
В субботу ситуация стала выходить из-под контроля. Двадцать четыре свёрнутых письма оказались внутри двадцати четырёх яиц, которые, к крайнему удивлению молочника, ему пришлось передавать тёте Петунии через окно гостиной. Пока дядя Вернон возмущённо звонил на почту и в молочный магазин, ища виновных, тётя Петуния кромсала письма в кухонном комбайне.