— А я не хочу, чтобы он там был! Мне нужна эта комната! Пусть он уходит!
Гарри вздохнул и растянулся на постели. Ещё вчера он многое дал бы, чтобы тут оказаться. Сегодня же он с гораздо большей радостью сидел бы у себя в чулане под лестницей с тем письмом, чем здесь, наверху — но без него.
На следующее утро за завтраком все были необычайно молчаливы. Дадли до сих пор не мог оправиться от пережитого потрясения. Он уже орал, бил отца Смельтинговой палкой, нарочно сделал так, что его стошнило, пнул свою мать, даже запустил своей черепахой в стеклянную крышу парника — и всё равно его комнату ему не отдали. Гарри всё вспоминал вчерашнее утро и не мог себе простить, что не догадался развернуть письмо прямо в прихожей. Дядя Вернон и тётя Петуния просто мрачно поглядывали друг на друга.
Когда пришла почта, дядя Вернон, который, похоже, старался теперь быть с Гарри полюбезнее, заставил пойти за ней Дадли. Дадли, надувшись, отправился к двери, походя задевая своей палкой за всё, что ему попадалось на глаза. Потом он крикнул:
— А вот и ещё одно! «Г. Поттеру, Самая Маленькая Спальня, Оградный проезд, дом 4…»
Дядя Вернон выпрыгнул из кресла с задавленным воплем и помчался по коридору. Гарри не отставал от него ни на шаг. Для того, чтобы отобрать у Дадли письмо, дядя Вернону пришлось повалить его на пол — задача вдвойне сложная, учитывая, что Гарри в это время висел у него на шее. После короткой борьбы (при которой всем порядком досталось Смельтинговой палкой) дядя Вернон распрямился — задыхаясь, но крепко держа письмо в руке.
— Марш к себе в чу… — то есть, в спальню! — просипел он в сторону Гарри. — Дадли, а ты… ты просто марш отсюда.
Гарри кругами ходил по своей новой комнате. Кто-то неизвестный узнал, что его переселили из чулана, и этот кто-то также знал, что первое письмо он не получил. Может быть, они попробуют ещё разок? Уж на этот раз Гарри устроил бы всё, как надо. У него в голове уже родился план.
Будильник, починенный накануне, прозвонил ровно в шесть. Гарри быстро хлопнул по нему и беззвучно оделся. Самое главное — никого не разбудить, повторял он про себя, спускаясь вниз. Света он нигде не зажигал. Он собирался выйти на угол Оградного проезда, подождать почтальона и забрать у него почту для дома 4 прямо там, на улице. С бешено бьющимся сердцем он пробирался через тёмную прихожую к парадной двери, как вдруг…
— А-а-а!
Гарри подскочил, как ужаленный; ему показалось, что вместо коврика он наступил на что-то большое и мягкое — и живое!
Наверху включился свет, и Гарри к своему ужасу обнаружил, что большое и мягкое оказалось дядиным лицом. Дядя Вернон лежал в спальном мешке прямо у двери, явно намереваясь воспрепятствовать в точности тому, что Гарри пытался осуществить. Он поорал на Гарри с полчасика, устал и велел ему пойти и заварить чаю. Гарри поплёлся на кухню, а когда он вернулся, почта уже пришла (она свалилась дяде Вернону прямо в руки). Гарри сумел разглядеть три конверта, подписанных зелёными чернилами.
— Я хочу… — начал он, но было поздно — дядя Вернон уже рвал письма в мелкие клочья, прямо у него на глазах.
На работу дядя Вернон в тот день не пошёл. Он остался дома и заколотил гвоздями щель для писем и газет.
— Понимаешь, — объяснял он тёте Петунии слегка неразборчиво, потому что держал полный рот гвоздей, — если они так и не смогут их доставить, то придётся им эту затею бросить.
— Знаешь, Вернон, я как-то не уверена, что это подействует.
— Э, Петуния, этот народец — они себе на уме, будь покойна. У них всё не так, как у нас с тобой, — отвечал дядя Вернон, пытаясь забить очередной гвоздь куском пирога, который тётя Петуния ему только что принесла.
В пятницу Гарри пришёл по меньшей мере десяток писем. Поскольку щели в двери больше не было, в дом их протиснули под дверью и с обеих сторон косяка, а парочка залетела через вентиляцию в ванную на нижнем этаже. Дядя Вернон снова остался дома. Он собрал все письма, сжёг их, вытащил молоток и забрал досками обе двери — и парадную, и ту, которая выходила во двор. Выйти из дома теперь было невозможно. Работая, он мурлыкал себе под нос «Потихоньку по тюльпанам»[9] и вздрагивал от любого звука, даже негромкого.
В субботу ситуация начала слегка выходить из-под контроля. Двадцать четыре письма для Гарри проникли в дом, в свёрнутом виде, внутри двух дюжин яиц, которые озадаченному молочнику пришлось вручить тёте Петунии через форточку в гостиной. Пока дядя Вернон накручивал телефон, пытаясь выяснить, на кого следует орать на почте и в бакалее, тётя Петуния смолола письма в мясорубке.
— И кому же так мог понадобиться именно ты? — недоумённо спросил Дадли у Гарри.
9
«Tiptoe Through The Tulips», популярная песенка с простенькой мелодией. Наибольшую известность получила в интерпретации Крошки Тима (Tiny Tim), который исполнял её нарочито жеманным фальцетом в собственном сопровождении на укулеле.