Уже на уроке Гарри заметил, что с дневником что-то не так. Все остальные его учебники были залиты алыми чернилами, дневник же был девственно чист чист, как и до падения чернильницы. Гарри хотел показать это Рону, но у того опять были проблемы с палочкой — на ее кончике вырастали большие фиолетовые пузыри, и Рон не замечал ничего вокруг.
В ту ночь Гарри отправился спать раньше всех остальных, отчасти из-за того, что не мог вынести пение Фреда и Джорджа «Глаза зеленее, чем свежая жаба…», отчасти потому, что хотел снова изучить дневник Риддла, хоть Рон и считал это пустой тратой времени. Гарри сел на кровать и перелистал пустые страницы, на которых не было и следа алых чернил. Затем он достал из тумбочки новую чернильницу, макнул в нее перо и уронил кляксу на первую страницу.
На секунду чернила на бумаге ярко засветились, а затем словно впитались в бумагу и исчезли. Охваченный возбуждением, Гарри снова намочил перо и написал «Меня зовут Гарри Поттер».
Эти слова мгновение сияли на странице, а потом тоже пропали без следа. Затем, наконец, что-то произошло.
Его собственные чернила просочились обратно на страницу, превращаясь в слова, которых Гарри не писал.
«Здравствуй, Гарри Поттер! Меня зовут Том Риддл. Как мой дневник попал к тебе?»
Эти слова тоже потускнели и исчезли, но лишь после того как Гарри начал торопливо писать:
«Кто-то хотел смыть его в туалете».
Сгорая от нетерпения, он стал ждать ответ Риддла.
«К счастью, я запечатлел свои воспоминания более долговечным способом, нежели чернилами. Но я всегда знал, что найдутся те, кто не захотят, чтобы дневник был прочитан».
«Что ты имеешь в виду?», — поспешно написал Гарри, от волнения забрызгав страницу кляксами.
«Я имею в виду, что в этом дневнике хранятся воспоминания о жутких вещах. Вещах, о которых не говорят. О происшествиях, случившихся в Школе Колдовских и Ведьминских Искусств «Хогвартс».
«Я как раз нахожусь здесь», — быстро написал Гарри. — «Я в Хогвартсе, и здесь происходят жуткие вещи. Ты что-нибудь знаешь о Камере Секретов?».
Его сердце бешено колотилось. Ответ от Риддла последовал почти сразу, его почерк стал неаккуратным, словно он торопился быстрее высказать все, что знал.
«Безусловно, я знаю о Камере Секретов. Когда я был учеником, нам говорили, что это легенда, что ее не существует. Но нас обманывали. На пятом году моего обучения Камера была открыта, и чудовище напало на несколько учеников, один впоследствии умер. Я поймал того, кто открыл Камеру, и его исключили. Но директору, профессору Диппету, было стыдно признаться, что такое произошло в Хогвартсе, и он запретил мне рассказывать правду. Историю представили так, будто девочка погибла в результате несчастного случая. Мне за мои заслуги вручили прекрасную сверкающую награду с гравировкой и велели держать рот на замке. Но я знал, что это может случиться вновь. Ведь монстр остался жив, а тот, кто мог его освободить, был отпущен на волю».
Гарри чуть не опрокинул чернильницу, торопясь написать ответ.
«Все происходит снова. Уже было три нападения, и неизвестно, кто виновник. Кто это был в прошлый раз?»
«Я могу показать тебе, если хочешь», — пришел ответ Риддла. — «Для этого мне не нужны слова. Я покажу тебе свою память, в ночь, когда я поймал его».
Гарри заколебался, его перо зависло над страницей. Что Риддл имеет в виду? Как можно показать кому-то свою память? Он нервно взглянул на дверь спальни. Начинало темнеть. Когда он снова перевел взгляд на дневник, там появились новые слова.
«Позволь, я покажу».
Гарри помедлил долю секунды и написал всего две буквы:
«ОК».
Страницы затрепетали, словно подхваченные порывом сильного ветра, и дневник распахнулся на середине июня. С раскрытым ртом Гарри смотрел, как маленький квадратик напротив даты тринадцатое июня превратился в миниатюрный телевизионный экран. Его руки слегка задрожали, он поднял книжку, чтобы поднести поближе маленькое окошко, и, не успев понять, что произошло, покачнулся вперед. Окошко расширилось, и он почувствовал, как отрывается от кровати и летит сквозь открытое отверстие в водоворот красок и теней.
Он почувствовал, как ноги ударились о твердую землю, и встал, дрожа, а размытые очертания вокруг стали четкими.