— Я приглашу всех за стол, — отрапортовала тетя Петуния.
— А ты, Дудли, скажешь…
— Позвольте проводить вас в столовую, миссис Мэйсон? — заученно подал свою реплику Дудли, предлагая свернутую жирным кренделем руку невидимой даме.
— Ах ты мой маленький джентльмен! — едва не прослезилась тетя Петуния.
— А ты? — грозно прищурился на Гарри дядя.
— Я буду у себя в комнате, буду вести себя тихо и делать вид, что меня нет, — скучно пробубнил Гарри.
— Вот именно. Теперь. Следует задуматься, как самым непринужденным образом сказать за ужином несколько комплиментов. Петуния, есть идеи?
— Вернон рассказывал, что вы великолепно играете в гольф, мистер Мэйсон… Расскажите же мне, где вы купили это потрясающее платье, миссис Мэйсон…
— Чудесно… Дудли?
— Как насчет… «Нам в школе задали написать сочинение на тему „Мой герой“. Мистер Мэйсон, я написал о вас!»
Это оказалось чересчур как для тети Петунии, так и для Гарри. Тетя Петуния разразилась счастливыми слезами и бросилась обнимать сына, а Гарри быстро нырнул под стол, чтобы никто не увидел, как он давится со смеху.
— А ты, парень?
Пока Гарри выныривал, ему с большим трудом удалось состроить серьезную мину.
— Я буду у себя в комнате, буду вести себя тихо и делать вид, что меня нет, — отбарабанил он.
— И еще как будешь, — с силой подчеркнул дядя Вернон. — Мэйсоны ничего про тебя не знают, и надо, чтобы всё так и оставалось. После ужина ты проводишь их назад в гостиную, Петуния, и предложишь кофе, и тогда я постараюсь как можно естественнее перевести разговор на сверла. Если повезет, я подпишу контракт еще до вечерних новостей. Завтра в это же время мы будем подыскивать себе летний дом на Майорке.
Гарри не мог в полной мере разделить их восторг. На Майорке он будет им нужен еще меньше, чем на Бирючиновой аллее.
— Порядок… Я поехал в город за смокингами. А ты, — окрысился он на Гарри, — ты не путайся у тети под ногами, не мешай приводить в порядок дом.
Гарри вышел через заднюю дверь. День был чудесный, солнечный. Мальчик прошелся по аккуратно подстриженной лужайке, плюхнулся на садовую скамейку и тихонько запел:
— С днем рожденья меня… с днем рожденья меня…
Ни открыток, ни подарков, и вообще он проведет вечер, притворяясь, будто его не существует. Он горестно уставился на живую изгородь. Больше всего из оставленного в «Хогварце», больше даже, чем по квидишу, Гарри скучал по своим лучшим друзьям, Рону Уэсли и Гермионе Грэнжер. А вот они, как оказалось, совершенно по нему не скучали. За все лето он не получил от них ни строчки, хотя Рон обещал пригласить Гарри к себе, погостить.
Бесчисленное множество раз Гарри был готов призвать на помощь свои колдовские навыки, отпереть клетку Хедвиги и послать письма Рону и Гермионе, но всякий раз останавливал себя. Несовершеннолетним волшебникам запрещалась магическая практика вне стен учебного заведения. Гарри не говорил об этом Дурслеям, слишком хорошо зная, что только страх превратиться в навозных жуков удерживает их от того, чтобы запереть его самого в шкафу под лестницей вместе с метлой и волшебной палочкой. Первую пару недель по возвращении домой Гарри доставляло удовольствие бормотать вполголоса всякую ерунду и смотреть, как Дудли на своих жирных ножищах в панике выкатывается из комнаты. Но, из-за отсутствия известий от Рона и Гермионы, мальчик почувствовал себя настолько далеко от колдовского мира, что даже издевки над Дудли потеряли свою прелесть — а теперь вот друзья не поздравили его с днем рождения.
Чего бы он только не отдал за письмо из «Хогварца»… от кого угодно. Он, наверное, не отказался бы даже повидать своего заклятого врага, Драко Малфоя, просто чтобы убедиться, что год в школе не был сном…
И не то чтобы этот год был таким уж радужным. В самом конце последнего семестра Гарри пришлось лицом к лицу столкнуться ни с кем иным, как с самим лордом Вольдемортом. Являясь жалким подобием себя прежнего, Вольдеморт все же был страшен, все же хитер, все же полон решимости вновь обрести власть. Гарри второй раз удалось ускользнуть из его цепких объятий, но удалось лишь чудом, и до сих пор, много недель спустя, мальчик продолжал просыпаться по ночам в холодном поту и все думал о том, где же Вольдеморт скрывается сейчас, вспоминал его злобное лицо, выпученные безумные глаза…
Гарри вздернулся и сел очень прямо. Он все глядел рассеянно на живую изгородь — но вдруг до него дошло, что и изгородь глядит на него! Два неправдоподобно больших глаза сверкали среди листвы.
Гарри вскочил на ноги, и тут до него с другой стороны газона донесся глумливый голос.
— А я знаю, какой сегодня день, — пропел Дудли, приближаясь вразвалку.
Огромные глаза мигнули и исчезли.
— Что? — переспросил Гарри, не сводя глаз с того места, где они только что были.
— Я знаю, какой сегодня день, — повторил Дудли, подойдя чуть не вплотную.
— Молодец, — похвалил Гарри, — наконец-то выучил дни недели.
— Сегодня твой день рождения, — осклабился Дудли. — Почему же тебе не прислали открыток? У тебя что, нет друзей, в твоей этой… куда ты там ходишь?
— Лучше, чтобы твоя мама не услышала, что ты говоришь про мою школу, — холодно предостерег Гарри.
Дудли поддернул брюки, которые так и норовили сползти с круглого живота.
— А чего это ты таращишься на изгородь? — подозрительно спросил он.
— Вот, решаю, каким бы заклинанием ее поджечь, — любезно объяснил Гарри.
Дудли немедленно попятился с выражением дикого ужаса на жирной физиономии.
— Н-нельзя… Папа запретил тебе к-колдовать…он сказал, что в-вышвырнет тебя из д-дому… а тебе больше некуда идти… у тебя даже друзей нет, куда бы…
— Колды-балды! — яростно забормотал Гарри. — Фокус-покус, фигли-мигли…
— МААААААМ! — заорал Дудли и, спотыкаясь, помчался к дому. — МАААААМ! А он… сама знаешь что!
Гарри дорого заплатил за это невинное развлечение. Ни Дудли, ни изгородь не пострадали, так что тетя Петуния понимала, что никакого колдовства не было, но Гарри все же пришлось уворачиваться от мыльной сковородки, которой она хотела его огреть. Потом она нагрузила его работой, сказав, чтобы он забыл о еде до тех пор, пока все не выполнит.
Дудли слонялся вокруг и ел мороженое, а Гарри помыл окна в доме, помыл машину, подстриг газон, прополол клумбы, обрезал и полил розы, а также подкрасил садовую скамейку. Солнце безжалостно палило, обжигая сзади шею. Гарри знал, что ему не следовало попадаться Дудли на удочку, но тот умудрился ткнуть в больное место… может быть, у него и правда нет друзей в «Хогварце»…
Жаль, что никто не видит знаменитого Гарри Поттера сейчас, свирепо думал он, раскладывая навоз на грядки, обливаясь потом, изнывая от боли в спине.
Была половина восьмого, когда он, совершенно выдохшийся, услышал наконец, что его зовет тетя Петуния:
— Заходи в дом! И иди по газетам!
Гарри с облегчением вошел в прохладу сверкающей чистотой кухни. На холодильнике стоял предназначенный для гостей пудинг: огромная шапка взбитых сливок и сахарные фиалки. В духовке шипел большой кусок свиного филе.
— Давай ешь по-быстрому! Мэйсоны скоро придут! — гаркнула тетя Петуния и швырнула на блюдце два кусочка хлеба и остатки сыра. Она уже надела вечернее платье цвета лосося.
Гарри помыл руки и затолкал в рот свой жалкий ужин. Едва только он закончил, тетя выхватила блюдце у него из-под рук.
— Наверх! Быстро!
Проходя мимо двери в гостиную, Гарри мельком увидел дядю Вернона и Дудли в смокингах и бабочках. Он только-только поднялся на лестничную площадку на втором этаже, как от двери раздался звонок, а лицо дяди появилось возле перил внизу.
— Запомни, парень — один раз пикнешь…
Гарри на цыпочках прокрался в свою комнату, скользнул внутрь, закрыл за собой дверь и повернулся к кровати с намерением повалиться на нее без сил.