Гарри никогда ни с кем не делился этой подробностью. Он очень любил свою волшебную палочку, и в его глазах её родство с палочкой Волдеморта было чем-то, с чем ничего нельзя поделать — как для него самого его родство с тётей Петунией. Тем не менее, он от души надеялся, что мистер Олливандер не намеревается оповестить об этом присутствующих. Почему-то у него было такое чувство, что тогда Прямоцитирующее перо Риты Скитер может просто взорваться от перевозбуждения.
Волшебную палочку Гарри мистер Олливандер изучал гораздо дольше, чем остальные. В конце концов он всё же закончил, извлек из неё фонтан вина и вернул Гарри, объявив, что она в полном порядке.
— Всем спасибо, — подытожил Дамблдор, поднимаясь из-за судейского стола. — Можете отправляться обратно на уроки… или, пожалуй, быстрее и разумнее будет сразу на ужин — всё равно вот-вот звонок…
С ощущением, что хоть что-то одно вышло сегодня к лучшему, Гарри направился к двери, но тут подскочил человечек с камерой и громко прочистил горло.
— Фотографии, Дамблдор, фотографии! — восторженно прокричал Бэгман. — Все судьи, все Чемпионы… Что скажешь, Рита?
— Гм, да, давайте начнем с этого, — согласилась Рита Скитер, чьи глаза вновь поедали Гарри. — А потом, возможно, парочку снимков поодиночке.
Съёмки заняли много времени. Где бы ни становилась мадам Максим, все остальные оказывались в её тени, к тому же она не помещалась в объектив, несмотря на все старания фотографа; в конце концов, ей пришлось сесть, а всем остальным — расположиться вокруг неё. Каркаров усердно накручивал бородку на палец, стараясь добавить ещё одну кудряшку; Крам, которому вроде бы пора было и привыкнуть к таким процедурам, нахохлился позади всей компании, наполовину скрывшись за спинами. Фотографу как будто очень хотелось, чтобы на переднем плане была Флёр, но Рита Скитер упорно тащила Гарри вперёд, на более заметное место. Потом она настояла, чтобы каждого Чемпиона сняли отдельно. После чего, наконец, их отпустили.
Гарри пошёл вниз на ужин. Гермионы не было — он так понял, что она всё ещё была в больничном крыле, где её зубам возвращали нормальный размер. Он поужинал отдельно от других, на краю стола, а потом вернулся в башню Гриффиндора, размышляя о дополнительной домашней работе по Призывающему заклинанию, которая ему ещё предстояла. В спальне он и Рон столкнулись нос к носу.
— Тебе сова, — торопливо сказал Рон в ту же секунду, показывая на подушку Гарри. Там его ждал школьный амбарный филин.
— А… хорошо, — ответил Гарри.
— И мы должны отбывать наше наказание после уроков завтра вечером, в подземелье у Снейпа, — добавил Рон.
После чего сразу вышел из комнаты, не оглянувшись. На какое-то мгновение Гарри думал побежать следом — он не был уверен, для чего именно: поговорить с ним или стукнуть. Оба варианта казались одинаково соблазнительными. Но слишком уж тянуло скорее прочитать ответ Сириуса. Гарри подошёл к амбарному филину, снял с его лапы письмо и развернул его.
«Гарри,
Всё, о чем мне хотелось бы с тобой переговорить, в письме не напишешь — рискованно, а вдруг перехватят? Нам нужно встретиться. Можешь ты устроить так, чтобы в час ночи 22 ноября кроме тебя, в гостиной Гриффиндора никого не было?
Я лучше кого другого знаю, что ты умеешь за себя постоять, и когда рядом Дамблдор и «Дикий глаз», сомневаюсь, чтобы кто-то мог причинить тебе вред. А всё-таки кто-то, похоже, предпринимает весьма умелые попытки. Это был очень хитрый и опасный трюк — затащить тебя в турнир, тем более, прямо под носом у Дамблдора.
Будь начеку, Гарри. Я по-прежнему хочу знать о любом необычном случае. Ответь мне насчет 22 ноября как можно скорее.
Сириус»
19. Венгерский Рогохвост
В последующие две недели Гарри поддерживала только надежда поговорить с Сириусом с глазу на глаз — это был единственный луч надежды в окружавшей его тьме. Шок, в который повергла его внезапно обрушившаяся неизвестно откуда роль Чемпиона, слегка прошёл — и его место постепенно занимал страх перед тем, что ждало его впереди. Первое задание надвигалось беспощадно; оно словно готовилось к прыжку, как некое жуткое чудовище, возникшее на дороге. Никогда раньше Гарри так не переживал; ничего подобного ему не приходилось испытывать ни перед одной игрой в Квиддитч — даже тогда, когда играть надо было против Слизерина, в решающем матче за Кубок. Гарри всё труднее становилось даже думать о будущем: вся его жизнь казалась предисловием к Первому заданию — и им же, судя по всему, она должна была закончиться…
Он не смог бы объяснить, каким образом Сириусу удастся облегчить ему исполнение неведомой, но наверняка сложнейшей и опаснейшей волшебной задачи на глазах у сотен зрителей; и всё же — увидеть дружеское лицо — это в его положении уже кое-что. Гарри написал Сириусу, что он будет в гостиной у камина в назначенный час, и вместе с Гермионой они потратили немало времени, придумывая, как бы отвадить всех незваных гостей на это время. Если другого выхода не будет, решили они, придётся потратить мешок Бомб-вонючек. Правда, они от души надеялись, что удастся обойтись без этого — Филч бы от них и мокрого места не оставил.
Тем временем, жизнь Гарри стала гораздо ужасней, потому что Рита Скитер напечатала свою статью о Турнире Трёх Волшебников — и она оказалось на самом деле колоритным жизнеописанием Гарри Поттера. Большую часть передовицы занимала фотография Гарри; статья (заполнившая страницы номер два, шесть и семь) рассказывала только о Гарри; имена Бобатонского и Дурмштрангского Чемпионов (перевранные) примостились на последней строчке, а о Седрике вообще не было ни слова.
Статья вышла в свет десять дней назад, а у Гарри даже при мысли о ней в желудке жгло и отвратительно тошнило от стыда. Рита цитировала нечто такое, чего он никак не мог сказать — и уж тем более в той кладовке для метёл.
«Я думаю, свои силы я унаследовал от родителей, и я знаю, что они бы мною сейчас гордились, если бы могли меня видеть… да, иногда, по ночам, я всё ещё плачу о них, и не стыжусь в этом признаться… Я уверен, что выйду из турнира целым и невредимым, потому что они позаботятся обо мне…»
Но на этом Рита не успокоилась: она не только переработала его «гм-м» в длинные и тошнотворные пассажи, но и взяла интервью у других учеников по поводу его биографии.
«Гарри, наконец, нашел в Хогвартсе свою любовь. Его близкий друг, Колин Криви, сообщает, что Гарри частенько видят в обществе некой Гермионы Грэйнджер, неотразимо хорошенькой девочки из семьи магглов, которая, как и Гарри, является одной из первых учениц школы»
И с самого момента публикации Гарри беспрестанно осыпали цитатами из злосчастной статьи, сопровождая их ехидными комментариями — в основном, конечно, Слизеринцы.
— Платочек не нужен, Поттер, если вдруг захочется всплакнуть на Трансфигурации?
— С каких это пор ты — лучший ученик в школе, а, Поттер? Или ты имел в виду школу, которую вы решили основать вместе с Лонгботтомом, на двоих?
— Эй, Гарри!
— Вот именно! — вырвалось у Гарри: с него на сегодня решительно хватит. Он резко затормозил на своем пути по коридору и развернулся. — Я как раз только что закончил реветь по моей покойной мамочке, а теперь, пожалуй, продолжу…
— Нет, я просто… ты… ты уронил перо.
Это была Чо. Гарри почувствовал, как жар подступает к лицу.
— А… да… извини, — пробормотал он, принимая перо.
— Гм… желаю удачи во вторник, — сказала она. — Я, правда, надеюсь, что у тебя всё получится.
В результате Гарри почувствовал себя полным идиотом.
Гермионе тоже доставалось, но она ещё не дошла до того, чтобы орать на любого, кто подвернётся под руку; если уж на то пошло, Гарри просто восхищался её самообладанием.
— НЕОТРАЗИМО ХОРОШЕНЬКАЯ? Это она-то? — взвизгнула Панси Паркинсон, едва завидев Гермиону по прочтении статьи Риты. — Это с чем же она сравнивала, с бурундуком, что ли?