Гарри вышел на улицу и ему прямо в лицо подул тёплый, насыщенный запахами уходящего лета воздух. Пахло тёплым асфальтом, начавшим желтеть листом, розами тёти Пет, и неуловимо — осенью. Ветер сменился, а значит, ещё совсем недолго будет тепло, а потом снова туманы, мерзкая морось дождей и бесконечная серость… И вдруг его пронзила ужасная мысль.
— Ветер сменился! — и он побежал в дом обуреваемый страхом. — Дад, ветер сменился! — воскликнул он, влетая в спальню. И понял, что Дадли уже знает. Его брат плакал. До того Гарри очень редко видел Дадли плачущим. Орущим, злым, бьющимся в истерике — да, но чтобы слёзы?
Дадли сжимал в руке компас. Компас Мэри Поппинс. Он поднял на Гарри покрасневшие глаза и сказал:
— Она отдала его мне, сказала, что могу оставить его себе. Чтобы не заплутать в жизни. Гарри, она ведь никогда раньше ничего мне не дарила! — и горькие слёзы потекли по его круглому лицу.
А Мэри и вправду вела себя более чем странно. Она не сердилась и не ворчала, не перемывала с тётей Пет косточки соседкам и не обсуждала с ней сотню способов отбелить постельное бельё. Вид у неё был отсутствующий. А когда ей задавали вопросы, она отвечала на них невпопад.
Наконец Гарри не выдержал:
— Мэри Поппинс! Рассердитесь! Рассердитесь снова! Вы совсем не похожи на себя!
На сердце у него было тяжело, странное предчувствие, что вот-вот что-то должно стрястись в доме номер четыре по Тисовой улице, не покидало его ни на минуту.
— Вот еще! По-моему, от добра, добра не ищут! — сердито ответила Мэри Поппинс своим обычным голосом.
Гарри сразу почувствовал себя немного лучше.
— Может, это все только глупые предчувствия? — спросил он у Дадли. — Может, на самом деле все в порядке, и мне это только кажется?
— Наверное так, — ответил тот тихо. Однако, у него на сердце было отчего-то тяжело.
К вечеру ветер усилился. Теперь он порывисто кружил возле дома. Вскоре его завывания доносились уже из каминных труб. Он просачивался сквозь щели в оконных рамах и даже заворачивал уголки ковра в детской.
Через некоторое время Мэри Поппинс, как всегда, принесла детям ужин.
После еды она аккуратно собрала посуду. Затем подмела детскую и поправила рамки с общими фото на полке.
— Ну, что ж, — сказала она, оглядывая комнату, словно желая лишний раз убедиться, все ли в порядке. С минуту она молчала. Потом мягко положила одну руку на голову Гарри, а другую — на плечо Дадли.
— А теперь, — произнесла она наконец, — я спущусь вниз и почищу ботинки. И ведите себя, пожалуйста, хорошо, пока я не вернусь.
С этими словами она вышла и тихо прикрыла за собой дверь. Мальчики знали, чувствовали, что должны бежать за ней, чтобы удержать, остановить, но, казалось, какая-то странная сила не давала им сдвинуться с места. Они молча сидели, положив локти на стол, и ждали, когда она вернется. В глазах у обоих стояли слезы.
— Какие мы глупые, — произнёс, наконец, Дад. — Ведь все хорошо, правда? Скоро откроется дверь, и она войдет сюда…
Часы громко тикали на полке. А они все сидели и ждали.
Наконец Гарри с трудом сказал:
— Что-то её очень долго нет… Правда?
И, будто отвечая на его вопрос, ветер снова завыл на улице.
А часы все так же продолжали монотонно тикать.
Внезапно тишину нарушил громкий стук захлопнувшейся парадной двери.
— Гарри! — вскрикнул Дад и вскочил на ноги.
— Дадли! — отозвался Поттер, и его и без того бледное лицо стало еще бледнее.
Некоторое время они прислушивались. Затем, подбежав к окну, выглянули наружу.
Внизу, прямо перед дверью, стояла Мэри Поппинс, одетая в пальто и шляпку, с ковровой сумкой в одной руке и с зонтиком — в другой. Ветер бешено кружился вокруг нее, рвал ее юбку и пытался сбить набок шляпку, но, казалось, Мэри Поппинс не обращает на это ни малейшего внимания. Напротив, она улыбалась, словно они с ветром очень хорошо понимали друг друга.
Какое-то время она помедлила и оглянулась назад. Затем быстрым движением подняла над головой зонтик и, хотя дождя не было, открыла его.
Ветер с диким воем влетел под зонт, потянул его вверх, словно собираясь вырвать из рук Мэри Поппинс. Но она крепко держалась за ручку в форме головы попугая. Скоро ветер оторвал Мэри Поппинс от земли. Он легко нес ее над садовой дорожкой, и ее туфли лишь слегка касались земли. Затем он пронес ее над воротами и помчал вверх — за ветви деревьев, растущих вдоль дороги.
— Она уходит, Поттер! Она уходит! — закричал Дадли и снова заплакал.
Да, теперь не было уже никакого сомнения в том, что Мэри Поппинс уходит навсегда. Мэри Поппинс была уже высоко. Она парила над крышами домов и крепко держалась за свой зонтик.
Мальчишки кое-как открыли окно.
— Мэри Поппинс! — закричали они. — Мэри Поппинс, вернитесь!
Но она не слышала их, а может, делала вид, что не слышит.
Она взлетала все выше и выше в облачное, ненастное небо, пока, в конце концов, ее фигура не скрылась вдали, за высоким серым холмом… А ветер, прилетевший с запада, все так же дул, уныло воя в каминной трубе…
— Да… Она сделала так, как сказала. Она оставалась до тех пор, пока ветер не переменился, — вздохнул Гарри и грустно отвернулся от окна.
Внезапно они услышали на лестнице голоса.
— Дети! Дети! — кричала миссис Дурсль, входя в детскую. — Ах, дети! Я так расстроена! Мэри Поппинс ушла от нас!
— Да… — вздохнули мальчики.
— Так вы знали?! — удивленно спросила Петунья. — Она вам сказала об этом?
Они отрицательно покачали головами. Ничего не поняв, миссис Дурсль продолжила прерванный монолог:
— Это просто неслыханно! Минуту назад была здесь — и вдруг — раз! — и нет! И никаких извинений! Только сказала: «Я ухожу!» — и ушла! Ничего более нелепого, бессмысленного и невежливого… Что такое, Дадли? — сердито обернулась она, так как Дад, схватив ее за юбку, дергал, что было силы. - Что такое, детка?
— Она обещала вернуться? — закричал Дурсль-младший. — Скажи, да или нет?
— Дадли, прекрати! Ты ведешь себя как дикарь! — ответила миссис Дурсль, высвобождаясь. — Я вообще не помню, что она говорила! Ни за что не возьму ее обратно, если она вдруг вздумает вернуться! Подумать только! Оставить меня совершенно одну, безо всякой помощи!
— Мама! — укоризненно произнес наливающийся красным Дадли, и притопнул ногой. — Ты очень… очень злая женщина! — закричал он, сжимая кулаки, словно в любую минуту был готов броситься на нее.
— Дадли! Мне стыдно за тебя! За вас! — повернулась она к молчаливо всхлипывающему Гарри. — Да, стыдно! Хотеть возвращения того, кто так дурно обошелся с вашей мамой! Я просто потрясена!
Гарри заплакал. Но не от слов тёти Пет, а от того что она сказала: «Вашей мамой». То есть и его тоже. Что это значит, неужели у него теперь тоже будет мама? Настоящая? Как у Дада?
— Я хочу только Мэри Поппинс! Только одну Мэри Поппинс! — завопил, плача, Дадли.