— Да кто захочет в земле ковыряться! — воскликнул Рон.
— Правильно, — кивнула Элин, — никто и не хотел. Все волшебники хотели попасть к Гриффиндору, но он брал только тех, кто происходил из знатных семейств. Да, он не делал различий между чистокровными и маглорожденными и охотно принимал сыновей магловских рыцарей. Но вот дети простых деревенских колдунов на его факультет попасть не могли.
Она достала из сумки бутылку воды и смочила пересохшее горло.
— А вот Слизерин поступал наоборот. В то время церковь претендовала на то, чтобы стать выше светских владык, и он считал, что именно священники должны были быть истинными правителями магического мира. Поэтому он брал к себе только тех, кто родился в семьях волшебников. Маглорожденные, по его мысли, просто не были так хорошо знакомы с волшебным миром, чтобы руководить им. При этом для него не было разницы, сын ли перед ним рыцаря или крестьянина, лишь бы хоть один из родителей был волшебником. Конечно, это относилось только к ученикам самого Слизерина. Кого там берут в другие дома, его не волновало.
— Так это он заварил всю эту кашу с чистотой крови? — воскликнул Рон. — Ни за что не пойду на его факультет!
— Кандида Когтевран, — продолжала Элин, — смотрела не на происхождение, а на способности. Чтобы попасть к ней в ученики, надо было показать, что ты достоин у нее учиться, и, кстати, тогда это был единственный дом, в котором студенты каждый год сдавали экзамены. Ну а Пенелопа Пуффендуй брала всех. В ее дом мог попасть любой, кого не взяли на другие факультеты, независимо ни от происхождения, ни от способностей. И ко всем своим ученикам она относилась одинаково.
— Я же говорю, факультет тупиц, — фыркнул Рон.
— Ты так думаешь? Тогда слушай дальше, — сказала Элин. — Очень быстро выяснилось, что выпускники Когтеврана и Пуффендуя вовсе не согласны с теми ролями, которые им отводились. Они больше не хотели становиться прислугой у благородных господ, ведь полученных ими знаний хватало, чтобы добиться успеха во внешнем мире. И в один прекрасный момент Гриффиндор и Слизерин, которые вечно спорили, кто из них достоин править, вдруг поняли, что править-то, собственно, им скоро станет некем, потому что все простолюдины — волшебники от них уйдут. А становиться сеньорами над одними лишь маглами им не очень-то и хотелось.
— И как же они с этим справились? — спросила Гермиона.
— Разумеется, попытались их закабалить, — усмехнулась Элин. — Как еще могли поступить средневековые лорды? Они потребовали, чтобы все, кто поступает на «неблагородные» факультеты, принесли за себя и своих потомков магическую клятву верности, обязывающую их на вассальную службу до конца дней. Кое-кто на это согласился, но большинство, разумеется, отказалось. Тогда Гриффиндор со Слизерином попытались силой заставить Пенелопу и Кандиду подчиниться, но у них это не получилось, потому что, как оказалось, замок слушается не их, а женщин. Ведь именно когтевранцы и пуффендуйцы вложили в его создание больше всего труда, пока рыцари и священники занимались войнами и интригами.
Что там было дальше, не совсем понятно. По одной из версий, основатели сражались друг с другом и Салазар погиб. По другой, более распространенной, Гриффиндор в последний момент предотвратил бойню, вспомнив о клятве побратимства и отказавшись поднимать руку на друзей. Но так или иначе, а Кандида и Пенелопа смогли навязать мужчинам свои условия.
В Хогвартс стали принимать всех детей, независимо от происхождения, и учить по одной и той же программе, а на факультеты определяли не по сословному признаку, а по характеру и главной цели в жизни. Для этого все основатели создали артефакт, который должен был определять, куда пойдет тот или иной студент. В качестве уступки женщины согласились, чтобы Гриффиндор и Слизерин взяли к себе тех, для кого важнее всего в жизни были слава и власть. Видимо, те полагали, что только такие люди смогут стать рыцарями и священниками, но по факту оказалось, что выпускник любого факультета мог стать кем угодно.
После этого Салазар Слизерин покинул школу и занялся политикой, создав Визенгамот и став его первым верховным чародеем. Хотя позднее его деяния были забыты или приписаны его любимому ученику Мерлину... Да, да, он учился на Слизерине и был его первым деканом после Салазара, про это сейчас тоже мало кто помнит. А вот Годрик Гриффиндор продолжал преподавать до самой смерти, не сумев бросить то, во что вложил столько сил.
— Мне все это не нравится, — заявил Рон. — Вассалы какие-то, цели... На Гриффиндоре — смелые, на Когтевране — умные, на Слизерине — хитрые, на Пуффендуе — все остальные. Так намного проще.
— Можешь не верить, — пожала плечами Элин, — я лишь рассказываю то, что прочитала. А ты сам какой, храбрый или умный?
Рон открыл было рот, но так ничего и не ответил. Он всегда хотел пойти на Гриффиндор, но признать себя тупицей ему почему-то не хотелось.
— Понял, да? — засмеялась Элин. — В человеке всего много, и даже если кто-то попал на Пуффендуй, это не значит, что он глупый трусливый простак. Это значит, что для него важнее всего — верные друзья, а желание помогать другим людям сильнее всех остальных желаний. Вот и все. И он при этом может быть и умным, и смелым, и хитрым... Лично я буду рада попасть на любой факультет, ну, кроме Слизерина, наверное. Не хочу оказаться среди тех, кто будет презирать меня только потому, что мои родители — маглы.
Они переоделись в школьную форму и, игнорируя неодобрительные взгляды Гермионы (не преминувшей сообщить им, что сахар вреден для зубов и фигуры), накупили у проходившей мимо лоточницы всяких сладостей. Гарри, заметив голодный взгляд Рона, моментально вспомнил свое детство у Дурслей и щедро поделился шоколадными лягушками, а тот в ответ выложил на стол свои сэндвичи с говядиной.
— Правда, мама опять забыла положить соус, — сокрушался он. — Нас у нее слишком много...
— Вам впятером, должно быть, весело живется, — заметил Гарри.
— Всемером, — поправил его Рон. — Правда, Билл и Чарли уже взрослые. Билл в Гринготтсе работает, а Чарли — в Румынии, разводит драконов.
«Семеро? Что за безответственная женщина!» — подумала Элин, беря в руки сэндвич. Она с сомнением откусила кусок, прожевала, сделала большие глаза и слопала все без остатка. Безответственная или нет, но готовить миссис Уизли таки умела.
Гарри разглядывал коллекционную карточку с Дамблдором, размышляя, как такой благообразный с виду старичок мог додуматься отправить его к Дурслям, когда дверь их купе распахнулась.
— Говорят, в этом поезде едет Гарри Поттер, — надменно произнес стоящий в дверях худой бледный мальчик с гладко зачесанными назад белыми волосами. — Вы не знаете, где он?
— Нет, не знаем, — ответил Гарри.
Мальчик повернулся, чтобы уйти, но стоявший за ним толстяк пихнул его в бок и что-то прошептал.
— Шрам? — блондин окинул взглядом Гарри. — Черные волосы, круглые очки... Ты и есть Гарри Поттер! Зачем ты соврал?
— Я не соврал, меня зовут Гарольд Олсен, — он пожал плечами.
— Магловское имя! Для магического мира ты Поттер. Это Крэбб и Гойл, — представил он своих спутников. — А я — Драко. Драко Малфой.
Рон не сдержал смешок, и Драко обернулся к нему.
— Считаешь мое имя смешным? Твое я даже не спрашиваю. Рыжий, в обносках своих братьев, ясное дело, что ты из семьи Уизли. Семьи, в которой больше детей, чем могут себе позволить их родители.
Он снова повернулся к Гарри и протянул ему руку.
— Ты скоро поймешь, что в нашем мире не все волшебники одинаковы. Есть семьи, с которыми стоит дружить, есть и те, которых следует избегать. Тебе ни к чему дружить с теми, кто этого не достоин. Я помогу тебе во всем разобраться.
— Извини, — спокойно ответил Гарри, — но я предпочитаю сам выбирать себе друзей.