Но дверь не открылась.
Гарри, дрожа всем телом, повернулся к Дамблдору:
— Выпустите меня.
— Нет, — просто ответил Дамблдор.
Несколько секунд они смотрели друг на друга.
— Выпустите меня, — повторил Гарри.
— Нет, — вновь сказал Дамблдор.
— Если вы меня… если будете держать здесь… если не выпустите…
— Продолжай крушить мое имущество, не стесняйся, — безмятежно предложил Дамблдор. — Мне сдается, у меня его слишком много.
Он обошел стол, сел за него и стал смотреть на Гарри.
— Выпустите меня, — еще раз повторил Гарри холодно и почти так же спокойно, как Дамблдор.
— Не раньше, чем дашь мне сказать, — ответил Дамблдор.
— Вы что… вы что, думаете, я хочу… думаете, мне это надо… МНЕ ВСЕ РАВНО, ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ! — заорал Гарри. — Я вообще не собираюсь слушать, что вы скажете!
— Придется, — твердо возразил Дамблдор. — Потому что ты зол на меня отнюдь не настолько, насколько следовало бы. И если ты на меня набросишься, к чему уже близок, как я погляжу, то я бы хотел заслужить это в полной мере.
— Вы это о чем?..
— В смерти Сириуса виноват я, — отчеканил Дамблдор. — Вернее сказать, в основном — я. Не настолько я самоуверен, чтобы брать на себя всю ответственность. Сириус был мужественным, умным и энергичным человеком, такие люди, как правило, не намерены отсиживаться дома, когда уверены, что другие в беде. Но вот тебе не стоило даже мысленно допускать, что во вчерашнем походе в Департамент Тайн была хоть какая-нибудь необходимость. Будь я откровенен с тобой, Гарри, как мне следовало бы, ты давным-давно знал бы, что Волдеморт может попытаться заманить тебя в Департамент Тайн. И этой ночью ему ни за что не удалось бы тебя обмануть. А Сириусу не пришлось бы тебя искать. Вина за это лежит на мне и только на мне одном.
Гарри по-прежнему сжимал дверную ручку, даже не отдавая себе в этом отчета. Он слушал Дамблдора, затаив дыхание и не сводя с него глаз, но плохо понимал, о чем идет речь.
— Сядь, пожалуйста, — сказал Дамблдор.
Это был не приказ, это была просьба.
Гарри помешкал, потом прошел по кабинету, усеянному серебряными детальками и деревянными обломками, и сел перед столом Дамблдора.
— Если я правильно понял, — медленно произнес Финеас Нигеллус со стены по левую сторону от Гарри, — мой праправнук… последний из Блеков… мертв?
— Да, Финеас, — ответил Дамблдор.
— Не верю, — категорично отрезал Финеас.
Гарри обернулся как раз, когда Финеас выходил за раму портрета, и догадался, что тот направляется с визитом к другой своей картине на Гриммолд-плейс. Наверное, пойдет в обход по всему дому с портрета на портрет, и будет звать Сириуса…
— Гарри, я обязан перед тобой объясниться, — объявил Дамблдор, — объясниться за стариковские ошибки. Потому что теперь сознаю, что на всем сделанном и несделанном мной по отношению к тебе стоит клеймо слабостей, присущих старости. Молодым не дано понять думы и чувства стариков. Но если старик забывает, что значит быть молодым, то в этом его вина… а я в последнее время, кажется, стал забывать…
Уже совсем рассвело, все краски безоблачного неба поблекли, а понизу, по кромке гор, глаза слепила оранжевая полоска. Дневной свет безжалостно коснулся седых бровей и бороды Дамблдора, лег на прорезавшие лицо глубокие морщины.
— Пятнадцать лет назад, — заговорил Дамблдор, — увидев шрам на твоем лбу, я догадался, что он может означать. Предположил, что шрам обозначает связь, накрепко соединившую тебя и Волдеморта.
— Вы мне уже говорили это, профессор, — бесцеремонно заявил Гарри.
Неважно, что получилось грубо. Больше уже ничего не важно.
— Да, — виновато согласился Дамблдор, — говорил, но, видишь ли… придется начать именно со шрама. Потому что после твоего возвращения в магический мир стало очевидно, что я был прав, и шрам предупреждает тебя, если Волдеморт близко, или если он испытывает сильные эмоции.
— Знаю, — устало сказал Гарри.
— И эта твоя способность — улавливать присутствие Волдеморта, даже если он в другом обличье, и различать его чувства, когда он начинает волноваться, — с тех самых пор, как Волдеморт вернул себе тело и обрел прежнюю силу, становилась все более очевидна.
Гарри не удосужился даже кивнуть. Ничего нового он не услышал.
— Но в последнее время, — продолжал Дамблдор, — я забеспокоился, что и Волдеморт может осознать существующую меж вами связь. И в самом деле, однажды ты проник в его разум и мысли так глубоко, что он ощутил твое присутствие. Речь идет, разумеется, о той самой ночи, когда ты стал свидетелем нападения на мистера Уизли.