— Но какое отношение это имеет к…
Имя Сириуса он произнести не смог.
— И вот, пять лет назад, — продолжил Дамблдор так, словно бы и не прерывал свое повествование: — ты прибыл в Хогвартс. Не столь счастливый и упитанный, как бы мне того хотелось, но живой и здоровый. Ты оказался не избалованным ребенком королевской крови, а нормальным мальчиком, таким, какого я и ожидал увидеть в сложившихся обстоятельствах. До того момента все шло по моему плану.
Но потом… увы, ты не хуже меня помнишь все происшествия твоего первого учебного года в Хогвартсе. Ты достойно принял брошенный тебе вызов и встретился лицом к лицу с Волдемортом — скорее, чем я предполагал, гораздо скорее. И снова выжил. Мало того. Ты отсрочил обретение им полной власти и могущества. Ты одержал верх во взрослой битве. Мою… гордость тобой невозможно описать словами.
И все-таки в моем превосходном плане оказался просчет, — продолжал Дамблдор. — Просчет очевидный, способный, как я понял еще тогда, свести все на нет. Однако, отдавая себе отчет, насколько важно довести мой замысел до конца, я сказал себе, что не позволю этому просчету разрушить мои планы. Все зависело только от меня, и мне самому предстояло проявить твердость. Первое испытание мне выпало тогда, когда ты, обессиленный схваткой с Волдемортом, лежал в больничном крыле.
— Не понимаю, о чем вы, — удивился Гарри.
— Ты же не забыл, как спрашивал меня в больничном крыле, почему Волдеморт хотел убить тебя еще младенцем?
Гарри кивнул.
— Следовало ли рассказывать тебе тогда?
Гарри взглянул прямо в эти голубые глаза и ничего не сказал, только сердце у него опять пустилось вскачь.
— Пока не заметил просчета в плане? Нет… должно быть, не заметил. Ладно, как ты помнишь, я решил не тебе отвечать. Сказал себе: «Одиннадцать лет — это слишком рано, чтобы узнать всю правду». Рассказывать тебе, одиннадцатилетнему, мне и в голову не приходило. В таком возрасте подобное знание — непомерно тяжелая ноша.
Мне еще тогда следовало распознать опасные симптомы. Следовало призадуматься, раз ты уже задаешь вопрос, на который рано или поздно мне придется дать ужасный ответ, отчего меня это не слишком беспокоит? Следовало признать, что меня очень уж обрадовала дозволенная отсрочка… Ты был совсем юн, чересчур юн.
И затем начался второй год твоей учебы в Хогвартсе. И тебя вновь ждали испытания, с которыми не приходилось сталкиваться и взрослым магам: и вновь ты превзошел самые смелые мои ожидания. Но теперь не спросил, почему Волдеморт оставил на тебе эту отметину. О да, шрам мы обсуждали… к заветной теме подошли совсем вплотную. Почему я не рассказал тебе все?
Увы, мне представлялось, что для подобной информации двенадцать лет — это, в конце концов, немногим лучше, чем одиннадцать. Я отпустил тебя — окровавленного, вымотанного, но ликующего, и если какая-то неловкость меня мучила — за то, что опять оставил тебя в неведении, то очень скоро она прошла. Ты по-прежнему был еще настолько молод, понимаешь ли, что мне не достало решимости испортить эту ночь твоего триумфа…
Заметил, Гарри? Теперь заметил просчет в моем блестящем плане? Я угодил в ловушку, которую предвидел и дал себе слово избежать, избежать непременно.
— Я не…
— Ты был мне слишком дорог, — бесхитростно сказал Дамблдор. — Твое счастье мне было дороже, нежели твоя осведомленность, твой душевный покой дороже, чем мой план, твоя жизнь дороже других жизней, которые в случае провала моего плана могли оборваться. Иными словами, я вел себя в полном соответствии с тем, чего ожидал Волдеморт от нас, глупцов, ведомых любовью.
Что можно сказать в защиту? Ручаюсь, что любому, кто наблюдал за тобой так же внимательно, как я (ты и представить не можешь, как внимательно я наблюдал за тобой), — любому захочется избавить тебя от лишних страданий, которых ты и так уже натерпелся предостаточно! Что мне до множества безымянных и безликих людей и существ, которых безжалостно вырежут в отдаленном будущем, если здесь и сейчас есть ты — живой, здоровый и счастливый? Мне и в голову не приходило, что у меня когда-нибудь появится такой подопечный.
Наступил третий год твоей учебы. Я наблюдал со стороны, как ты мужественно отражал дементоров, как повстречался с Сириусом, понял, кто он такой, как вызволял его из-под ареста. Мне следовало рассказать тебе тогда, в разгар блестящего спасения крестного отца из цепких лап Министерства?.. Вот тут-то, на четырнадцатом году твоей жизни мои отговорки исчерпались. Каким бы юным ты ни был, но свою исключительность проявил в полной мере. И стала меня, Гарри, мучить совесть. Понял я, что времени осталось мало…