— Теперича каждый знает, что ты правду говорил, — вдруг ласково сказал Хагрид и внимательно посмотрел на Гарри: — Так-то оно лучше будет, верно?
Гарри пожал плечами.
— Слушай… — Хагрид подался вперед через стол. — Я Сириуса знал подоле тебя… он в бою умер, такая смерть ему по нраву была…
— Он вообще не хотел умирать! — вспылил Гарри.
Хагрид закивал огромной косматой головой…
— Само собой, не хотел, — тихо проговорил он. — Дык, Гарри… Не из таковских он был, кто дома отсиживается, когда другие дерутся. Не пришел бы к тебе на помощь, совесть потом его сгрызла бы…
Гарри вскочил.
— Мне пора, нужно проведать Рона и Гермиону в больничном крыле, — машинально объяснил он.
— Ох, — с расстроенным видом вздохнул Хагрид, — ладненько, Гарри… ты себя-то побереги, и заглядывай, когда…
— Ага… ладно…
Гарри со всех ног бросился к выходу, распахнул дверь, выскочил на залитую солнцем лужайку прежде, чем Хагрид успел попрощаться, и сразу пошел прочь. И опять по пути его беспрерывно окликали. Гарри ненадолго зажмурился, мечтая открыть глаза и обнаружить, что все вокруг исчезли, и он остался один…
Несколько дней назад, когда еще не закончились экзамены и не случилось видения, внушенного Волдемортом, Гарри многое отдал бы, лишь бы магический мир понял, что он говорит правду, лишь бы поверил, что Волдеморт вернулся, осознал, что он вовсе не лжец и не сумасшедший. Но теперь…
Гарри направился в сторону озера, отошел подальше, сел на берегу в укромном местечке за густым кустарником, и, уставившись на бегущие по воде блики, задумался…
Наверное, остаться одному хочется потому, что после разговора с Дамблдором появилось ощущение полной оторванности от мира. Словно от других его отделяет невидимая преграда. Он ведь меченный, как белая ворона… впрочем, и всегда был таким. Только раньше никогда не догадывался, что это значит…
При всем при том, сидя тут, у озера, Гарри в глубине души, истерзанной в клочья, измученной невыносимой горечью утраты Сириуса, не испытывал особого страха. Светило солнце, вокруг, куда ни глянь, смеялись люди, пусть даже эти люди ему чужие — словно сам он не от мира сего, но здесь, на берегу, ему как-то не верилось, что убийство — неотъемлемая часть его жизни, или ее финал…
Он просидел долго-долго, глядя на воду и стараясь не думать о крестном, не вспоминать, как однажды, на противоположном берегу озера, Сириус едва не погиб, отражая атаки сотни дементоров…
Только когда село солнце, Гарри почувствовал, что замерз. Он поднялся и побрел в замок, утирая рукавом лицо.
За три дня до конца учебного года Рона и Гермиону выписали из больничного крыла. Гермиона время от времени изъявляла желание поговорить о Сириусе, но Рон предусмотрительно шикал на нее всякий раз, когда она упоминала это имя. Гарри так и не разобрался, хочется ему говорить о крестном или нет, — все зависело от настроения. Не сомневался только в одном: как бы горько не было сейчас, но когда он вернется в дом четыре по Прайвет-Драйв, по Хогвартсу будет смертельно скучать. И что с того, что теперь ему доподлинно известно, зачем нужно каждое лето туда возвращаться, — легче от этого не стало. Напротив, возвращение домой страшило, как никогда.
За день до конца учебного года из Хогвартса уехала профессор Амбридж. Как выяснилось, она во время ужина, пока никто не видит, выбралась из больничного крыла, явно рассчитывая отбыть тайком, но к несчастью по дороге наткнулась на Пивза. Пивз воспользовался последним шансом на то, чтобы исполнить наказ Фреда, и радостно погнал Амбридж из замка, поколачивая ее то тростью, то носком, набитым мелом. Ученики толпами выбегали в вестибюль полюбоваться, как она улепетывает к воротам, а главы Домов, безо всякого энтузиазма, пробовали их урезонить. В довершение всего, профессор Макгонаголл, бросив вялые увещевания, уселась в свое кресло за столом преподавателей и во всеуслышанье принялась сокрушаться, что не может самолично пробежаться следом за Амбридж в качестве болельщика, поскольку Пивз позаимствовал у нее трость.
Наступил последний вечер в Хогвартсе; многие уже упаковали сундуки и направились на прощальный пир в честь окончания учебного года, а Гарри к сборам даже не приступал.
— Ладно, завтра соберешься! — позвал Рон, нетерпеливо топчась на пороге спальни. — Пошли, я помираю с голоду.