Задыхаясь, Гарри свалился вперед, за куст гортензии, выпрямился и внимательно осмотрелся. Но ничего вокруг не указывало, откуда появился этот странный звук, зато из окон соседних домов показалось несколько любопытных голов. Гарри быстро спрятал палочку обратно в джинсы и попытался принять невинный вид.
- Прекрасный вечер! - прокричал дядя Вернон и помахал рукой миссис Севен, свирепо выглядывающей из-за тюлевых занавесок в доме напротив.
- Вы слышали, как только что взорвалась машина? Нас с Петуньей чуть удар не хватил!
Он продолжал натянуто, ужасающе улыбаться, пока все любопытные соседи не скрылись за своими окнами, тогда он подозвал Гарри, и улыбка сменилась гневной гримасой.
Гарри подошел на несколько шагов, предусмотрительно остановившись чуть раньше той точки, откуда дядя Вернон смог бы дотянуться до него, чтобы окончательно придушить.
- Что, черт возьми, ты творишь, парень? - прорычал дядя Вернон хриплым, дрожащим от ярости голосом.
- Что я творю? - хладнокровно спросил Гарри, все еще осматриваясь по сторонам, надеясь увидеть человека, который произвел столь странный шум.
- Грохочешь, как стартовый пистолет, прямо под нашим...
- Я этого не делал, - твердо сказал Гарри.
Худое, лошадиное лицо тети Петуньи появилось рядом с багровым, широким лицом дяди Вернона. Она была в не себя от ярости.
- Зачем ты прятался под нашими окнами?
- Да, да, хороший вопрос, Петунья, что ты делал под окном, парень?
- Слушал новости, - покорно ответил Гарри.
Тетя и дяди обменялись возмущенными взглядами.
- Слушал новости? Опять?
- Они же меняются каждый день, - сказал Гарри.
- Не умничай, парень! Я хочу знать, что ты на самом деле задумал, и не тверди мне эту чушь про новости! Ты прекрасно знаешь, что о вас...
- Осторожней, Вернон! - выдохнула тетя Петунья, и дядя Вернон так понизил голос, что Гарри с трудом его слышал - О вас не говорят в наших новостях!
- Это вы так думаете!
Дурсли таращились на него несколько минут, пока тетя Петунья не сказала:
- Ты маленький мерзкий лгунишка, а что же тогда, - и тут она заговорила так тихо, что Гарри пришлось читать по губам, - делают эти совы, если они не приносят тебе новостей?
- Ага! - восторженно прошептал дядя Вернон, - можно подумать, мы не знаем, что эти проклятые птицы носят тебе почту!
Мгновение Гарри колебался. В этот раз ему трудно было сказать правду, хотя дядя и тетя могли и не догадаться, что это признание дорого ему обошлось.
- Совы не приносят мне новостей, - бесцветно сказал Гарри...
- Я ему не верю, - тут же сказала тетя Петунья.
- Я - тем более, - с нажимом сказал дядя Вернон.
- Мы знаем, ты что-то задумал, - сказала тетя Петунья.
- Мы не тупые, - добавил дядя Вернон.
- А вот это для меня как раз новость, - ответил Гарри и, прежде чем Дурсли успели его окликнуть, развернулся, пересек лужайку, переступил через низкий заборчик и зашагал по улице.
Он знал, что у него будут неприятности. Позже он встретится с дядей и тетей и те заставят заплатить его за эту дерзость, но это будет потом, а сейчас у него были проблемы гораздо серьезнее.
Гарри был уверен, что шумел кто-то либо аппарируя, либо дезаппарируя. Гарри слышал точно такой же звук, когда в воздухе растаял Добби, домовой эльф. Может быть, Добби сейчас на Бирючиновой улице? Может быть даже, Добби сейчас идет за ним? Как только Гарри в голову пришли эта мысль, он развернулся, и оглядел Бирючиновую улицу, расстилавшуюся за его спиной, но она казалась совершенно пустынной, а Гарри был уверен, что Добби не умеет быть невидимым.
Гарри шел, плохо представляя себе, куда именно, но в последнее время он так часто мерил эти улицы шагами, что ноги сами несли его по его любимому, привычному маршруту... Через каждые несколько шагов он оглядывался через плечо. Он был уверен, что какие-то колдуны находились рядом с ним, когда он лежал среди погибающих бегоний тети Петунии. Но почему они не заговорили с ним, почему не дали о себе знать, зачем сейчас скрываются?
А потом его разочарование достигло пика, и вся уверенность улетучилась.
Наверное, это был вовсе не магический звук. Должно быть, он так отчаянно хотел получить хоть малюсенький знак от мира, к которому принадлежал, что слишком остро среагировал на самый обычный шум. Разве он мог утверждать, что это не был шум из соседнего дома: вдруг у них что-то сломалось?
Гарри почувствовал тупую, ноющую боль внутри, и, еще до того, как он это осознал, безнадежность, преследующая его все это лето, опять вернулась на круги своя.
Завтра в пять утра его разбудит будильник: он должен расплатиться с совой, доставляющей ему каждый день "Прорицательскую газету", но разве в этом есть смысл? Все эти дни Гарри просто просматривал заголовки; когда эти идиоты-редакторы наконец поймут, что Вольдеморт вернулся, то вынесут это на первую полосу, а только эта новость интересовала Гарри.
Если повезет, то еще будут совы, которые принесут письма от его лучших друзей, Рона и Гермионы, но он давно уже потерял надежду увидеть в их письмах что-то существенное.
Ты же понимаешь, мы не можем болтать о "Сам-знаешь-ком"....Нам было сказано не писать ничего важного, так как письма могут перехватить...мы очень заняты, но я не могу написать тебе подробности...Тут много всего происходит, но об этом мы расскажем тебе при встрече...
Но когда они увидятся? Похоже, никто не собирался называть ему точную дату. В открытке ко дню рождения Гермиона написала: "Я рассчитываю, что мы очень скоро увидимся", но как скоро? Судя по неопределенным намекам в письмах, Гермиона и Рон находились в одном месте, возможно в доме родителей Рона. Гарри даже думать спокойно не мог, что они развлекаются в Пристанище, когда он торчит тут, на Бирючиновой улице. На самом деле, он был так зол на них, что выбросил, не открывая, две коробки шоколада из Honeydukes, которые они прислали на день рождения. Позже, после ужина, состоящего из увядшего салата, об этом пришлось пожалеть.
И чем же так заняты Рон и Гермиона? И почему он, Гарри, не занят тем же? Разве он не доказал, что может справиться с тем, что им не по силам? Неужели они все забыли, что он сделал? Разве это не он попал на то кладбище и видел, как убивали Седрика, а потом его привязали к надгробной плите и он сам чуть не погиб?
- Не думай об этом, - серьезно приказал себе Гарри, уже сотый раз за это лето. Достаточно было того, что он постоянно возвращался на кладбище в ночных кошмарах, так не хватало еще жить этими же мыслями наяву. Он свернул на Магнолия-Кресчент, потом зашел в узкий проулок за гаражами, где когда-то впервые встретил своего крестного. Сириус, по крайней мере, кажется, понимал, что Гарри чувствовал. Хотя он, как Рон и Гермиона, не писал ничего существенного, но в его письмах все же были слова предостережения и утешения вместо дразнящих намеков:
"Я знаю, что от тебя все это разочаровывает... Выше нос и все будет ОК... Будь осторожен и не делай ничего сгоряча..."
Когда Гарри миновал Магнолия-Кресчент и свернул на Магнолия-Роад и приблизился к темнеющей детской площадке, он принял решение поступить так, как советовал Сириус. Во всяком случае, надо хотя бы не поддаваться искушению оседлать метлу и самому наведаться в Убежище.
На самом деле Гарри считал, что ведет себя просто замечательно, особенно учитывая то, что так он надолго застрял на Бирючиновой улице и должен прятаться в клумбах, лишь бы поймать хоть намек на то, чем занят сейчас Лорд Вольдеморт. И тем более обидно было получать указания вести себя тихо от человека, который провел 12 лет в тюрьме для колдунов, Акзабане, сбежал, чтобы совершить убийство, за которое уже был осужден, а потом скрылся на украденном гиппогрифе.
Гарри перелез через запертые ворота парка и пошел по выжженной траве. Парк был так же пуст, как и окружающие улицы. Он дошел до качелей и сел на последние, которые Дадли со своими приятелями еще не успели сломать, обхватил рукой цепь и, понурившись, опустил голову. Теперь его лишили даже возможности прятаться в клумбе Дарсли. Завтра придется придумать другой способ слушать новости. Впереди его не ждало ничего, кроме очередной беспокойной недели, потому что даже когда его не тревожили кошмары о Седрике, Гарри видел во сне длинные темные коридоры, заканчивающиеся тупиками и запертыми дверями, что, как он считал, имело отношение к его состоянию бездействия, в котором он пребывал наяву. Порой шрам на лбу очень болел, но Гарри больше не обманывал себя, думая, что это будет интересно Рону, Гермионе или Сириусу... Раньше боль в шраме означала, что Вольдеморт становится сильнее, но теперь Вольдеморт вернулся, никто не удивится, что шрам болит, ему скажут, что волноваться нечего, что это уже не новость.