Но в следующей момент из-за двери в конце высунулась голова и прозвучал голос: "Гильдерой, озорник! Где ты бродишь?".
Целительница, похожая на маму, с волосами, украшенными блёстками, суетливо вышла в коридор, тепло улыбаясь Гарри и остальным.
О, Гильдерой, да у тебя гости! Как восхитительно, особенно на Рождество! Вы знаете, у него никогда не бывает гостей, бедная овечка... Я даже не знаю, почему, он же такой сладенький, вы согласны?
- Мы даём автографы! - сказал Гильдерой Целительнице с игривой улыбкой. Им нужна целая куча, причём немедленно! Я лишь надеюсь, что у нас хватит фотографий!
- Послушайте его, - сказала Целительница, беря Гильдероя за руку и нежно улыбаясь ему, как будто ему было всего два года. - Он был намного более известен несколько лет назад, и мы очень надеемся, что эта склонность давать автографы есть знак, что к нему начала возвращаться память. Вы же для этого пришли? Он находится в закрытой палате. Должно быть, он незаметно выскользнул, пока я заносила Рождественские подарки. Дверь обычно закрыта... нет, он не опасен! Но, - она понизила голос до шёпота, - он немного опасен для самого себя, блаженный... он не знает, кто он. Знаете, он бродит где-нибудь, а потом не может вспомнить, как вернуться... как здорово, что вы пришли навестить его!
- Хм, - хмыкнул Рон, бесполезно указывая на этаж выше, - мы всего лишь... хм...
Но Целительница выжидающе улыбнулась им, и Роново беспомощное "собирались выпить по чашечке чая" кануло в никуда. Они беспомощно посмотрели друг на друга, а затем пошли по коридору за Локхартом и его Целительницей.
- Только недолго, - спокойно сказал Рон.
Целительница направила палочку на дверь палаты Януса Фики и пробормотала: "Алохомора". Дверь распахнулась, и она повела их внутрь, крепко удерживая Гильдероя за руку, пока, наконец, не усадила его в кресло возле кровати.
- Он у нас уже очень давно, - негромко сообщила она Гарри, Рону, Гермионе и Джинни. - С неисправимым заклинательным повреждением, вы знаете. Конечно, используя интенсивную терапию лечебными зельями, чарами и немного удачи, мы можем добиться некоторого улучшения. Гильдерой начинает понемногу вспоминать себя, и мы уже видели настоящее улучшение у Мистера Боуда, - он снова обрёл способность нормально разговаривать, правда, мы пока не можем понять, на каком языке. Ну ладно, мне нужно закончить с раздачей Рождественских подарков. Я оставляю вас здесь, вы можете поболтать.
Гарри оглянулся. Вид палаты безошибочно показывал, что она была постоянным домом для своих пациентов. Вокруг их кроватей было намного больше личных вещей, чем в палате Мистера Уизли; например, стена возле изголовья Гильдероя была оклеена его изображениями, все они сверкали улыбками и махали пришедшим. Он подписал несколько из них самому себе раздельным, детским почерком. Когда Целительница усадила его в кресло, Гильдерой протянул им свежую стопку фотографий, схватил перо и начал возбуждённо их подписывать.
- Ты можешь вложить их в конверты, - сказал он Джинни, кидая подписанные фотографии одну за другой ей в подол, пока не закончил. - Вы знаете, меня не забыли, нет! Я всё ещё получаю огромное количество писем от поклонников... Глэдис Гудген пишет каждую неделю... Мне бы хотелось узнать, почему... - он остановился, немного озадаченный, но затем снова засиял и вернулся к своему занятию с новой силой. - Я думаю, потому что я очень красивый...
Унылый маг с болезненной кожей лежал в кровати напротив, уставившись в потолок; он мычал что-то про себя и похоже, его, похоже, совсем не волновало, что происходит вокруг. Ещё через две кровати лежала женщина с головой, полностью покрытой мехом; Гарри вспомнил, что что-то подобное происходило с Гермионой во втором классе, правда, к счастью, повреждение тогда не было неисправимым. В дальнем конце палаты две кровати были огорожены занавесками в цветочек, давая возможность обитателям и их посетителям побыть наедине.
- Это тебе, Агнес, - выразительно произнесла Целительница женщине с лицом, покрытым мехом, вручая ей маленький пакет с Рождественскими подарками. - Видишь, тебя не забывают! И твой сыт послал сову, чтобы передать, что он навестит тебя вечером. Это замечательно, не так ли?
Агнес громко пролаяла несколько раз.
- Взгляни, Брадрик, тебе прислали горшок с растением и замечательный календарь с цветными Гиппогрифами на каждый месяц; они будут тебя радовать, - сказала Целительница, суетясь возле бормочущего человека, устанавливая немного уродливое растение с длинными, покачивающимися усиками на тумбочку у кровати и прикрепляя календарь к стене при помощи палочки, - И... О, Миссис Лонгботтом, вы уже уходите?
Гарри завертел головой. Занавески с двух кроватей в конце палаты были одёрнуты, и два посетителя возвращались назад по проходу между кроватями: грозная пожилая ведьма в длинном зелёном одеянии с изъеденным молью лисьим мехом и остроконечной шляпе, украшенной тем, в чём безошибочно можно было узнать чучело грифа, и, идущий за ней и выглядящий очень подавленно, Невилл.
Гарри вдруг неожиданно понял, кем должны быть те люди, что обитали на двух кроватях в конце палаты. Он дико оглянулся, надеясь чем-нибудь отвлечь остальных, чтобы Невилл смог выйти из палаты незамеченным и без вопросов, но Рон тоже слышал, как кто-то произнёс: "Лонгботтом", и, раньше, чем Гарри успел его остановить, закричал: "Невилл!".
Невилл подпрыгнул и съёжился так, как будто над его ухом просвистела пуля.
- Это мы, Невилл! - ярко произнёс Рон, вставая на ноги. - Ты видел? Здесь Локхарт! А ты к кому приходил?
- Это твои друзья, Невилл, дорогой? - любезно спросила бабушка Невилла, проходя мимо них.
По Невиллу было видно, что он хотел оказаться где угодно в мире, но только не здесь. Глупый лиловый румянец скользил по его округлому лицу, и он всячески старался не смотреть ни на кого из них.
- О, да, - сказала его бабушка, внимательно посмотрев на Гарри и протягивая ему сморщенную, скрюченную руку. - Да, да, конечно я знаю, кто ты. Невилл очень хорошо о тебе рассказывал.
- М-м... Спасибо, - ответил Гарри, здороваясь. Невилл не смотрел на него, исследуя собственные ноги, в то время, как его лицо багровело ещё сильнее.
- А вы, определённо, Уизли, - продолжила Миссис Лонгботтом, протягивая руку сначала Рону, а затем Джинни. - Да, я знаю ваших родителей, - конечно, не так хорошо, - но они хорошие люди, хорошие люди... А ты, должно быть, Гермиона Грэйнджер?
Гермиона немного испугалась оттого, что Миссис Лонгботтом знала её имя, но всё же поздоровалась с ней.
- Да, Невилл рассказывал мне о тебе. Ты помогла ему избавиться от нескольких трудных пятен, не так ли? Он хороший мальчик, - произнесла она, переводя с ней строгий, оценивающий взгляд через свой костлявый нос на Невилла, - но он, боюсь сказать, он не такой талантливый, как его отец, - и она повернула голову в сторону двух кроватей в конце палаты, так что чучело грифа на её шляпе предупредительно заколыхалось.
- Что? - удивлённо спросил Рон. (Гарри хотел наступить ему на ногу, но незаметно сделать подобное в джинсах было намного сложнее, чем в мантии) Невилл, там твой папа?
Невилл тяжело вздохнул, взглянул на потолок и потряс головой. Гарри чувствовал себя, как никогда виноватым за остальных, но ничем не мог помочь Невиллу выбраться из этой ситуации.
- Чего же ты? Здесь совершенно нечего стыдиться! - рассержено сказала Миссис Лонгботтом. - Ты должен гордиться, Невилл, гордиться! Ты знаешь, они пожертвовали своим здоровьем и здравомыслием вовсе не для того, чтобы их единственный сын стыдился их!
- Я не стыжусь, - едва слышно ответил Невилл, продолжая смотреть куда угодно, но только не на Гарри и остальных. Рон встал на цыпочки, пытаясь увидеть обитателей тех двух кроватей.
- Но ты нашёл весьма забавный способ показать это! - воскликнула Миссис Лонгботтом. - Мой сын и его жена, - сказала она, высокомерно обращаясь к Гарри, Рону, Гермионе и Джинни, - их пытали до сумасшествия последователи Сами-Знаете-Кого.