Снейп посмотрел на гигантские песочные часы на стене и презрительно улыбнулся:
— А! Как я вижу, у Гриффиндора не осталось очков, чтобы их отнимать. В таком случае, Поттер, нам просто придется…
— Немного их добавить? — прихрамываяя, профессор МакГонагалл сошла с каменных ступеней лестницы, ведущей в замок. В одной руке она несла саквояж из шотландки, другой тяжело опиралась на костыль, но в остальном выглядела вполне неплохо.
— Профессор МакГонагалл! — произнес Снейп, выступая вперед. — Прямиком из клиники Святого Мунго, как я погляжу!
— Да, профессор Снейп, — сказала МакГонагалл, снимая с себя плащ. — Чувствую себя, как новенькая. Эй, вы, двое: Крэбб, Гойл! — она властно поманила их пальцем и они подошли, шаркая своими большими ступнями. Было видно, что они чувствуют себя неловко.
— Держите, — сказала профессор Мак-Гонагалл, ткнув Крэббу в грудь саквояж, а Гойлу — плащ. — Отнесите это наверх в мой кабинет.
Те повернулись и тяжело затопали вверх по мраморным ступеням.
— Продолжим, — произнесла она, глядя на песочные часы на стене. — Я думаю, Поттер и его друзья должны получить по пятьдесят баллов за предупреждение нашего мира о возвращении Сами-Знаете-Кого. Что скажете, профессор?
— Что?! — рявкнул Снейп, хотя Гарри знал, что он все превосходно слышал. — Э… хорошо… я думаю…
— Итак, пятьдесят каждому: Поттеру, двоим Уизли, Лонгботтому, мисс Грейнджер, — перечислила профессор МакГонагалл, и вместе с ее словами в нижнюю часть Гриффиндорских песочных часов посыпался дождь рубинов. — Ах да, еще пятьдеся баллов мисс Лавгуд, — добавила она, и в часы Рейвенкло упало несколько сапфиров.
— И еще вы хотели снять десять очков с Поттера, профессов Снейп… Вот так… — пара рубинов вернулась в верхнюю колбу, но, тем не менее, в нижней половине их осталось весьма внушительное количество.
— Отлично! Поттер, Малфой, я думаю, вам следует быть на улице в такой великолепный день, — бросила профессор МакГонагалл.
Гарри не нужно было говорить дважды: он убрал палочку обратно в мантию и, не глядя на Снейпа и Малфоя, направился прямиком к главной двери.
Жаркое солнце ударило его волной своих лучей, когда он вышел наружу и отправился через лужайки к хижине Хагрида. Ученики, лежавшие на траве, загорая, беседуя, читая "Воскресный Пророк", поедая конфеты, поднимали головы и смотрели на него, когда он проходил мимо. Кто-то окликал его, кто-то махал рукой, стремясь показать, что, вслед за «Пророком», решил считать Гарри кем-то вроде героя. Гарри никому не откликался. Он не знал, что именно им известно о произошедшем три дня назад, но раз ему удалось пока избежать вопросов, он предпочитал оставить все, как есть.
Постучав в дверь хижины Хагрида, Гарри сначала подумал, что того нет дома, но тут из-за угла выскочил Клык и почти повалил его на землю, демонстрируя свою радость по поводу его прихода. Хагрид, как выяснилось, в это время собирал беговые бобы на заднем дворе.
— А! Привет, Гарри, — сказал он, сияя, когда Гарри подошел к изгороди. — Заходи, заходи! Щаз мы с тобой тяпнем по стаканчику одуванчикового сока!
— Как дела? — спросил Хагрид, когда они уселись за стол со стаканами ледяного сока. — Нормально себя чувствуешь, а?
По беспокойству на лице Хагрида Гарри понял, что он интересуется не его физическим состоянием.
— Я в порядке, — быстро ответил он, так как не хотел говорить на темы, которые были на уме у Хагрида. — Так где ты был?
— Прятался в горах, — сказал Хагрид. — В пещере, как Сириус, когда…
Хагрид внезапно прервался, с хрипом прочистил горло, взглянул на Гарри и сделал долгий глоток сока.
— Ну и вот, вернулся, — пробормотал он.
— Ты… А ты выглядишь лучше, — сказал Гарри, решив увести разговор от Сириуса.
— Что? — спросил Хагрид, поднимая руку и ощупывая свое лицо. — А… Да, действительно. Гропик ведет себя теперь намного лучше, намного. Честно говоря, мне кажется, он рад был меня видеть, когда я вернулся. На самом деле, он хороший парень… и я даже подумываю о том, чтобы найти ему подружку.
В другое время Гарри сразу попытался бы разубедить Хагрида в целесообразности этой идеи: перспектива того, что в Запретном Лесу расположится еще один великан, возможно даже более дикий и жестокий, чем Гроп, была достаточно тревожной, — но сейчас он почему-то не смог найти в себе достаточных для такого спора сил. Ему опять захотелось побыть одному, поэтому для того, чтобы поскорее уйти, он несколькими большими глотками наполовину опустошил свой стакан.
— Теперь все знают, что ты говорил правду, Гарри, — неожиданно мягко сказал Хагрид. Он внимательно посмотрел на Гарри. — У тебя ведь все нормально, правда?
Гарри пожал плечами.
— Слушай, — Хагрид через стол наклонился к Гарри. — Я знал Сириуса дольше, чем ты. Он погиб в бою, именно так, как сам хотел бы.
— Он вообще не хотел умирать! — воскликнул Гарри.
Хагрид склонил свою лохматую голову.
— Я и не говорю, что он хотел, — тихо сказал он. — Но все равно, Гарри… Он не мог сидеть дома, пока другие люди сражались. Он не мог спокойно спать, если знал, что кому-то нужна его помощь.
Гарри вскочил.
— Мне надо навестить Рона и Гермиону в больничном крыле, — машинально сказал он.
— Ох… — Хагрид явно выглядел расстроенным — Ох, ладно… тогда, Гарри… будь осторожен. И заходи, если что…
— Хорошо… ладно.
Гарри как можно быстрее подошел к двери и толкнул ее. Он уже шел по лужайке, залитой солнечным светом, прежде чем Хагрид успел сказать "Пока!" И снова люди окликали его, когда он проходил мимо. Он на несколько мгновений закрыл глаза, желая, чтобы все они исчезли, чтобы он мог открыть глаза и никого вокруг не было.
Несколько дней назад, когда он заканчивал экзамены и имел навязанное Вольдемортом видение, он отдал бы что угодно, чтобы волшебный мир поверил: он говорит правду, Вольдеморт жив, и он, Гарри, не лжец и не сумасшедший. Но теперь…
Он немного прогулялся около озера, сел на его берег, скрытый от чужих взглядов зарослями кустов, и задумался, пристально глядя на воду, в которой отражался свет солнца.
Может быть, причиной его желания побыть одному было чувство изолированности от всех остальных, появившееся с тех пор, как он поговорил с Дамблдором. Невидимый барьер отделял его от всего остального мира. Он отмечен от других — и был таким всегда. Но выходит, он никогда не понимал до конца, что именно это означает.
И все же, сидя здесь на берегу озера, пока ужасная тяжесть вины все глубже вползала внутрь него, пока потеря Сириуса была такой кровоточщей и свежей, он не смог ощутить в себе хоть сколько-нибудь значительного чувства страха. Светило солнце, и пространство вокруг наполнял смех прогуливающихся рядом людей, но он все равно чувствовал какую-то отдаленность от них, как если бы он принадлежал к другой расе, и, сидя здесь, ему было очень сложно поверить, что убийство так или иначе войдет в его жизнь или закончит ее…
Он долго сидел там, глядя на воду и пытаясь ни думать о своем крестном, ни вспоминать, как однажды как раз напротив этого места, на противоположном берегу, Сириус упал без сознания, пытаясь остановить сотню дементоров…
После того, как солнце закатилось, он понял, что замерз. Он встал и пошел обратно в замок, по пути вытирая рукавом лицо.
Рон и Гермиона, вылечившись окончательно, покинули больничное крыло за три дня до конца семестра. Гермиона еще пыталась завести разговор о Сириусе, но Рон взял привычку шикать всякий раз, когда она упоминала это имя. Гарри пока и сам не знал, хочет он поговорить о своем крестном или нет, его желания менялись в зависимости от настроения. Он знал одно: как бы несчастен он сейчас ни был, ему будет недоставать Хогвартса уже через несколько дней, когда он вернется в четвертый дом по Тисовой улице. Даже теперь, когда он понял, почему ему надо возвращаться туда каждое лето, легче от этого не стало. В самом деле, возвращение домой еще никогда не страшило его больше.
Профессор Амбридж покинула Хогвартс за день до конца семестра. По-видимому, она каким-то образом выбралась из больничного крыла во время обеда, надеясь уйти незамеченной, но, к несчастью для нее, она встретила Пивза, который не захотел терять последний шанс привести в исполнение инструкцию Фреда и с ликованием погнал ее из здания, поочередно стукая то тростью, то носком, набитым мелом. Множество учеников выбежали в вестибюль, чтобы пронаблюдать, как она убегала по дорожке, и деканы факультетов в этот раз сдерживали их лишь вполовину своего усердия. Профессор МакГонагалл же, опускаясь в кресло около ее учительского стола после нескольких вялых попыток всех успокоить, не слишком-то тихо выразила сожаление, что не может пуститься сама провожать Амбридж так как Пивз стянул ее трость.