Пятая сова протиснулась через дымоход так быстро, что практически не запачкала пол возле камина перед взлетом в воздух с громким визгом. Гарри поднял руку, чтобы схватить письмо в алом конверте, но сова пролетела над его головой, летя по направлению к тете Петунье, которая вскрикнула и увернулась, закрыв лицо руками. Она бросила красный конверт ей на голову и полетела прямо к камину.
Гарри бросился вперед, чтобы схватить письмо, но тетя Петунья была первой.
— Вы можете не открывать его, если хотите, — сказал Гарри, — но я все равно услышу его, это вопилка!
— Брось его, Петунья! — прорычал дядя Вернон, — не открывай его, это может быть опасно!
— Оно адресовано мне, — сказала тетя Петунья колеблющемся голосом, Вернон, гляди, это для меня. "Миссис Петунья Дурсли, Кухня, Тисовая улица, дом номер 4."
Она испуганно отдышалась. Красный конверт залился дымом.
— Откройте! — убеждал ее Гарри. — Откройте лучше сейчас, потом хуже будет…
— Нет!
Руки тети Петуньи дрожали. Ее взгляд дико бегал по кухне, ища запасной выход, но было слишком поздно, конверт загорелся. Тетя Петунья бросила его.
Ужасный голос заполнил кухню, отзываясь эхом в запертом месте, раздаваясь из горевшего письма.
"Вспомни мое прошлое, Петунья."
Взгляд у тети Петуньи был похож на предобморочный. Она почти упала на стул, позади Дадли, закрыв лицо руками. Остатки конверта тлели в золе.
— Что это? — спросил дядя Вернон хрипло.
Тетя Петунья ничего не ответила. Дадли глупо смотрел на свою мать, раскрыв рот. Стояла гробовая тишина. Гарри наблюдал за тетей крайне изумленно, его голова готова была разорваться на мелкие кусочки.
— Петунья, дорогая? — обратился робко к ней дядя Вернон.
Она подняла голову, все еще дрожа и сглотнула.
— Мальчик… мальчик должен остаться, Вернон! — слабо проговорила тетя Петунья.
— Ч-что?
— Он останется, — сказала она, не смотря на Гарри и уставившись себе под ноги.
— Он, но Петунья…
— Если мы выставим его, соседи много чего наболтают, — сказала она. Она быстро вернулась в свое обычное раздражительное состояние, хотя она все еще была очень бледна. — Они будут задавать глупые вопросы, им будет интересно, куда он ушел, мы должны оставить его.
— Но, Петунья, дорогая…
Тетя Петунья проигнорировала его. Она обратилась к Гарри:
— Ты останешься в своей комнате, — сказала она, — ты не должен выходить из дому. А сейчас отправляйся в кровать.
Гарри не двигался:
— От кого была эта вопилка?
— Не спрашивай меня не о чем! — хватала воздух тетя Петунья.
— Вы общаетесь с волшебниками?
— Я сказала тебе идти в постель!
— Что это значит? Вспомни прошлое, кого?
— В постель!
— Каким образом?
— ТЫ ЧТО, ОГЛОХ, ЧТО ЛИ, ТЕБЕ ТЕТЯ ЯСНО СКАЗАЛА, ИДИ СПАТЬ!!!
Глава 3
Авангард
"На меня только что напали дементоры и, наверно, мне грозит исключение из Хогвартса. Я хочу знать, что происходит, и когда я смогу выбраться отсюда."
Гарри переписал эти слова на три отдельных листочка сразу, как только добрался до стола в своей темной спальне. Первое письмо он адресовал Сириусу, второе Рону а третье Гермионе. Его сова Хедвига была еще на охоте; ее клетка стояла на столе пустая. В ожидании совы он мерил шагами комнату, в голове пульсировала боль, он был слишком возбужден, чтобы заснуть, даже несмотря на то, что глаза болели и слипались от усталости. К тому же у него болела спина после удара об дом Дадли, и две шишки на голове после удара об окно и встречи с кулаком Дадли пульсировали болью.
Он ходил по комнате в бессильном гневе и расстройстве, сжимая кулаки и скрипя зубами, бросая гневные взгляды в пустое звездное небо, проходя мимо окна. Дементоров послали за ним, миссис Фигг и Мундунгус Флетчер сказали ему об это по секрету, затем исключение из Хогвартса и слушанье в Министерстве Магии — и еще никто не сказал ему что происходит.
И что, что, имел в виду этот Крикун? И чей голос звучал так угрожающе, так ужасно из кухни? Почему его держат здесь без информации? Почему все обращаются с ним как с каким-то непослушным ребенком?
Не используй больше магию, оставайся в доме…
Он пнул свой школьный рюкзак, проходя мимо, но когда гнев оставил его, вдобавок к боли во всем теле у него заболел палец на ноге.
Когда он прохромал мимо окна, в него, тихо шурша крыльями, как маленькое привидение влетела Хедвига.
— Так долго! — прорычал Гарри, когда она легко села на верхушку своей клетки. — Это можешь оставить, у меня есть для тебя работа.
Хедвига укоризненно посмотрела на Гарри своими большими, круглыми, янтарными глазами, поверх дохлой лягушки, зажатой в клюве.
— Иди сюда, — сказал Гарри, взяв три маленьких пергамента и кожаный ремешок и привязывая свертки к ее чешуйчатой ноге, — Доставь это прямо в руки Сириуса, Рона и Гермионы. И не возвращайся сюда без хороших, длинных ответов. Продолжай клевать их, пока они не напишут достаточно длинные ответы. Поняла?
Хедвига издала приглушенный клекот — в клюве до сих пор была зажата лягушка.
— Тогда лети, — сказал Гарри.
Она немедленно снялась с места. Момент и она пропала.
Гарри, не раздеваясь, рухнул на кровать и уставился в темный потолок. В добавление ко всему теперь он чувствовал вину перед Хедвигой за то, что был так груб с ней; она была единственным другом мальчика в доме номер четыре на Прайвет Драйв. Но он извинится перед совой, когда она вернется с ответами от Сириуса, Рона и Гермионы.
Они просто обязаны были быстро написать ответы, не могли же они игнорировать нападение дементоров. Возможно, проснувшись на следующее утро, он увидит три письма, полные дружеского сочувствия и планов на его переезд в Пристанище. С это приятной мыслью сон окутал Гарри, заглушая все переживания.
Но на следующее утро Хедвига не вернулась.
Гарри провел весь день в своей комнате, выходя лишь в туалет. Три раза в этот день тетя Петуния пропихивала еду в его комнату через откидную дверцу, которую дядя Вернон установил три года назад. И каждый раз, когда она приближалась, Гарри пытался задать ей вопрос о Крикуне, но с тем же успехом он мог спрашивать дверные ручки, он бы получил точно такие же ответы. И вообще, Дурслеи держались подальше от его спальни. Гарри не мог видеть, как они полностью игнорируют его, но другая ссора ничего бы не дала, кроме как, возможно, разозлила бы его так, что он не удержался бы от применения магии.
Так прошло целых четыре дня.
Гарри попеременно заполняла беспокойная энергия, что отнимало у него способность делать выводы. Сколько раз он ходил по своей комнате, злясь на всех, за то, что оставили его изнемогать от неизвестности; а порой, из-за усталости, он мог лежать на кровати часами, бессмысленно смотря в пространство, ощущая боль и страх при мысли о слушании в Министерстве.
* * *
Что если они придут за ним? Что если его исключат и его палочку сломают на половинки? Что он будет делать, куда он пойдет? Он не сможет вернуться и жить все время с Дурслеями, не сейчас, когда он узнал другой мир, мир к которому он действительно принадлежал. Сможет ли он переехать в дом Сириуса, как Сириус предлагал год назад, до того, как ему пришлось спасаться бегством от министерства? Позволят ли Гарри жить там одному, несмотря на то, что он — несовершеннолетний? Было ли нарушение Международного Статуса Секретности достаточно серьезным для того, чтобы посадить его в Азкабан? Как только у него возникла эта мысль, Гарри выскользнул из кровати и снова начал мерить комнату шагами.
* * *
На четвертую ночь после того, как Хедвига улетела, Гарри лежал в очередной фазе полного равнодушия, глядя в потолок, его измученный мозг был совершенно пуст, когда в комнату ввалился дядя Вернон. Гарри медленно оглядел его. На дяде Верноне был его лучший костюм, а на лице застыло очень самодовольное выражение.
— Мы уезжаем, — сказал он.
— Простите?
— Мы, то есть твоя тетя, Дадли и я, уезжаем.
— Прекрасно, — равнодушно сказал Гарри, снова уставившись в потолок.