— Почему у вас так много писем, мистер Поттер? — спросила она медленно.
— Это преступление? — громко возмутился Фред. — Получать письма?
— Осторожнее, мистер Уизли, а не то я наложу на вас взыскание, — сказала Амбридж. — Итак, мистер Поттер?
Гарри замялся, но решил, что скрыть ему это не удастся: копия «Хитроплета» рано или поздно попадет в руки Амбридж.
— Люди написали мне, потому что я дал интервью, — ответил Гарри. — Я рассказал о том, что случилось в июне.
Гарри оглянулся на преподавательский стол. Ему показалось, что Дамблдор следит за ним, но, как только он обернулся, увидел директора беседующим с профессором Флитвиком.
— Интервью? — повторила Амбридж неестественно высоким голосом. — В каком смысле?
— В том смысле, что журналист задавал мне вопросы, а я отвечал, — сказал Гарри. — Держите—
Он швырнул ей экземпляр «Хитроплёта». Амбридж, поймав журнал, впилась глазами в обложку. Её пухлое, бледное лицо покрылось безобразными пунцовыми пятнами.
— Когда вы это сделали? — спросила она слегка дрожащим голосом.
— Во время похода в Хогсмид, — ответил Гарри.
Амбридж, которую перекосило от злости, посмотрела на него с зажатым в пухлых пальчиках журналом.
— Это был ваш последний поход в Хогсмид, мистер Поттер, — прошипела она. — Как вы могли… как вы посмели… — она шумно вдохнула. — Я пыталась отучить вас от лжи. Видно, послание не дошло до вас. Я назначаю вам неделю взыскания и снимаю пятьдесят баллов с Гриффиндора.
Амбридж затопала прочь, прижимая «Хитроплёт» к груди и сопровождаемая взглядами всех учеников.
К середине для по всей школе (не только на досках объявлений, а также в коридорах и кабинетах) появились огромные листовки:
ПО ПРИКАЗУ ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА ХОГВАРТСА
Любой ученик, уличенный в сотрудничестве с журналом «Хитроплёт», будет исключен из школы.
В соответствии с Декретом об образовании номер двадцать семь.
Подпись: Долорес Джейн Амбридж, Главный Инквизитор.
Неизвестно почему, но каждый раз, как Гермиона видела такую листовку, она сияла от удовольствия.
— Чему ты так радуешься? — спросил её Гарри.
— Гарри, разве ты не понимаешь? — оживилась она. — Запретный плод сладок! Теперь, когда твое интервью запрещено, каждый ученик стремится его прочесть!
Похоже, что Гермиона была абсолютно права. За весь день Гарри не учуял и запаха «Хитроплета» в стенах школы, но всюду его интервью передавалось из уст в уста. Гарри слышал, как ученики обсуждали его на переменах, столпившись в коридорах, на обеде и после уроков. Гермиона доложила, что даже в кабинках женского туалета шушукались про интервью.
— А потом они заметили меня, и стали о тебе выспрашивать, — с блестящими глазами рассказывала Гермиона. — Гарри, они действительно верят тебе! Тебе удалось их убедить!
Амбридж продолжала инспектировать школу, внезапно останавливая учеников и требуя вывернуть карманы и открыть сумки: Гарри знал, что она ищет экземпляры «Хитроплёта», но до смекалки учеников ей было далеко. Страницы с интервью были заколдованы под отрывки из учебников, так, чтобы посторонний глаз не мог их прочесть, или вообще исчезали с листа по надобности. Таким образом, все ученики школы прочли интервью.
Учителям, согласно декрету об образовании номер двадцать семь, запрещено было упоминать интервью. Но учителя всё равно выражали своё отношение к этому. Например, профессор Спраут дала двадцать баллов Гриффиндору за то, что Гарри передал ей лейку; сияющий профессор Флитвик в конце урока Заклинаний насильно впихнул Гарри коробку визжащих сахарных мышек и, сказав «Т-с-с!», убежал. Профессор Трелани, истерически рыдая, объявила всему классу и растерянной Амбридж, что Гарри вовсе не умрет преждевременной смертью, а проживет до преклонного возраста, станет Министром Магии и вырастит двенадцать детей.
Но больше всех Гарри обрадовала Чжоу, встретившая его перед уроками Трансфигурации. Не успел Гарри осознать, что случилось, как Чжоу взяла его за руку и прошептала на ухо: — Я хочу извиниться, Гарри… то интервью было таким… храбрым. Я расплакалась, когда читала его.
Гарри удивился, сколько слез вмещается в Чжоу, но порадовался их примирению. Ещё больше его обрадовало то, что Чжоу чмокнула его в щеку, перед тем как убежать прочь. Когда он подошел к кабинету Трансфигурации, случилась еще одна хорошая вещь: к нему подошел Симус.
— Я хотел сказать, — промямлил он, глядя в пол, — что я тебе верю. И я отправил маме экземпляр журнала.
Последним аккордом для счастья Гарри послужила реакция Малфоя, Крэбба и Гойла. Он увидел их в библиотеке, всех вместе. В их компании также был неказистый мальчишка, в котором Гермиона узнала Теодора Нотта. Когда Гарри шел мимо стеллажей в поисках книги по Частичному Обесцвечиванию, Гойл угрожающе хрустнул костяшками пальцев, а Малфой прошипел Гойлу что-то злорадное. Гарри прекрасно их понимал: ведь он упомянул в интервью их отцов, как Пожирателей Смерти.
— А самое чудесное, — с восторгом прошептала Гермиона, когда они покидали библиотеку, — что они ничего не могут тебе сделать! Ведь тогда им придется признать, что они читали интервью!
За обедом Луна сообщила, что впервые номер «Хитроплёта» разошелся с такой скоростью.
— Папа издает дополнительный тираж! — шепнула она Гарри, блеснув глазами. — Ему просто не верится в то, что это интересует людей больше, чем Криворогие Храпунщики!
В тот вечер гостиная Гриффиндора встретила Гарри, как героя. Фред с Джорджем, расхрабрившись, наложили на обложку журнала Заклятие Увеличения, и повесили на стену. Огромная голова Гарри неожиданно выкрикивала фразы типа «Министерство — придурки!» или «Подавись дерьмом, Амбридж!». Гермионе затея не понравилась; она сказала, что это мешает ей сосредоточиться, и ушла в спальню раньше всех. Гарри тоже признал, что через пару часов плакат выдохся: он стал выкрикивать отдельные слова, вроде «Дерьмо» и «Амбридж», с каждым разом все громче и громче. От этих воплей голова Гарри разболелась, и шрам начало сильно жечь. К разочарованию многих людей, желающих расспросить его об интервью, Гарри тоже ушел спать.
Когда он вошел в спальню, там никого не оказалось. Гарри прижался лбом к холодному окну; это немного успокоило боль в шраме. Гарри разделся и лег в кровать, мечтая о том, чтобы голова прекратила болеть; он чувствовал себя больным. Он повернулся на бок, закрыл глаза и сразу провалился в сон…
… Он стоял в темной, занавешенной шторами комнате, освещенной одним-единственным подсвечником. Его пальцы сжимали спинку стула, стоящего перед ним. Пальцы были длинными и белыми, словно годами не видели солнечного света. На фоне темной обивки стула они казались огромными, бледными паучьими лапами.
Вдалеке от стула, освещенный светом свечей, стоял на коленях человек в черной мантии.
— До меня дошли плохие вести, — сказал Гарри ледяным, полным ярости голосом.