Но утром Хедвига не вернулась. Весь день Гарри провел в своей комнате, покидая ее лишь для того, чтобы сходить в туалет. Трижды в день тетя Петуния просовывала ему еду через дверь в прорезь для кошки, которую дядя Вернон сделал три лета назад. Каждый раз, при ее приближении, Гарри делал попытки расспросить ее о вопиллере, но с таким же успехом можно было разговаривать с дверной ручкой. С другой стороны, остальные Дурслеи даже не приближались к его комнате, а Гарри не видел смысла настаивать на их обществе; нверное, они боялись ненароком разозлить его до такой степени, чтобы он снова начал колдовать.
В томительном ожидании прошло целых три дня. У Гарри накопилось столько нерастраченной энергии, что иногда он вскакивал и принимался расхаживать по комнате, злясь на весь мир, но после этих вспышек впадал в летаргию и часами лежал на кровати, устремив взгляд в пустоту и с ужасом думая о Министерских слушаниях.
Что, если они вынесут решение против него? Что, если его все же исключат, а палочку разломают пополам? Что ему тогда делать, куда идти? Он ни за что не останется жить с Дурслеями, не теперь, когда он узнал о существовании другого мира, единственного, которому он мог принадлежать. Сможет ли он перебраться к Сириусу, как тот и предлагал год назад, пока не вынужден был скрываться от Министерства? Позволят ли Гарри жить одному, учитывая то, что он несовершеннолетний? Или за него вновь решат — что ему делать и куда идти? Или нарушение им Интернационального Статуса Секретности настолько серьезно, что его заключат в Азкабан? Всякий раз, когда эта мысль посещала его, Гарри мгновенно соскальзывал с кровати и принимался мерить шагами комнату.
На четвертую ночь после отбытия Хедвиги, когда Гарри прибывал в своей апатичной фазе, пялясь в потолок, а его измученный мозг не посещала ни одна мысль, в комнату вошел дядя Вернон. Гарри медленно оглядел его. Дядя был одет в свой лучший костюм и выглядел необыкновенно самодовольным.
— Мы уезжаем, — сказал он. — Когда я говорю мы, я подразумеваю твою тетю, Дудли и себя, конечно.
— Хорошо, — вяло ответил Гарри и вернулся к созерцанию потолка.
— Не выходи из комнаты, пока мы не уедем.
— Ладно.
— Ты не трогаешь телевизор, проигрыватель и вообще всю нашу собственность.
— Угу.
— Ты не крадешь еду из холодильника.
— О Кей.
— А я запру твою дверь.
— Да пожалуйста.
Дядя Вернон подозрительно взглянул на Гарри, удивляясь отсутствию возражений с его стороны, потом затопал из комнаты и прикрыл за собой дверь. Гарри услышал, как поворачивается ключ в замке, и тяжелые дядины шаги удалились по лестнице. Несколько минут спустя, послышалось хлопанье машинных дверей, рев мотора, и безошибочно узнаваемый звук стремительно отъезжающего автомобиля.
Гарри ничего особо не испытывал по поводу отъезда Дурслеев. Ему было все равно — дома они или нет. У него даже не было сил подняться и включить свет. Темнота сгущалась вокруг, а он лежал и прислушивался к ночным звукам сквозь окно, распахнутое в ожидании благословенного момента возвращения Хедвиги. Пустой дом наполнился скрипами, в трубах забулькало, а Гарри, погруженный в печаль, ни о чем больше не думая, впал в ступор.
И тут, совершенно отчетливо, он услышал шум на кухне внизу. Гарри подскочил на кровати, навострив уши. Дурслеи не могли вернуться так быстро, да и звука возвращающейся машины не было. Несколько секунд царила полная тишина, потом кто-то заговорил.
Взломщики, решил Гарри, бесшумно соскользнув с кровати, но секундой позже осознал, что настоящие взломщики говорят шепотом, а, передвигаясь, не производят столько шума. Он схватил палочку с прикроватного столика и подкрался к двери, весь обратившись в слух. Щелкнул замок, заставив Гарри подпрыгнуть на месте, и в тот же миг дверь распахнулась настежь.
Гарри замер, из всех сил вглядываясь в темноту дверного проема, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук, но тщетно. Поколебавшись несколько секунд, он стремительно и бесшумно выскользнул из комнаты, остановившись на вершине лестницы.
Сердце ушло в пятки. Внизу в темной прихожей стояли люди, их силуэты отчетливо выделялись на фоне освещенной уличным фонарем стеклянной двери. Их было восемь или девять, и все они, задрав головы, смотрели на него.
— Опусти палочку, мальчик, а то выткнешь кому-нибудь глаз, — произнес низкий хриплый голос.
Сердце Гарри забилось сильнее, он узнал этот голос, но палочку все же не опустил.