— Да, я знаю, — подвел итог Гарри.
Гарри пытался найти тему, не касающуюся его директора — любое воспоминание о Думбльдоре снова заставляло его сгорать от гнева.
— Кто такой Кричер? — спросил он.
— Домовой эльф, живущий здесь, — ответил Рон. — Полный придурок. Никогда таких не встречал.
Гермиона насупилась.
— Он не придурок, Рон.
— Все к чему он стремится в жизни, это чтобы его голову отрезали и прибили к дощечке, как голову его матери, — раздраженно произнес Рон. — Разве это нормально, Гермиона?
— Ну… ну, он немного странноватый, но это не его вина.
Рон закатил глаза.
— Гермиона все еще не успокоилась со своей идеей ПУКНИ.
— Это не ПУКНИ! — гневно вскрикнула Гермиона. — Это — Против Угнетения Колдовских Народов-Изгоев. И не только я, но и Думбльдор говорит, что нам надо быть помягче с Кричером.
— Да, да, знаю, — буркнул Рон. — Пошли, я умираю от голода.
Он вышел из комнаты, но вдруг остановился перед лестницей, не решаясь спуститься вниз.
— Постойте! — выдохнул он, выставив руку вперед. — Они все еще в прихожей, мы можем что-нибудь услышать.
Они склонились над балюстрадой. Темной коридор внизу заполнился возбужденно перешептывающимися ведьмами и волшебниками, включая тех, что охраняли Гарри. В самом центре группы Гарри увидел черные, свисающие грязными патлами волосы и далеко торчащий нос самого ненавистного учителя в Хогвардсе — профессора Снэйпа. Гарри свесился с балюстрады, ему было очень интересно, что забыл Снэйп в Ордене Феникса…
Тонкий, цвета кожи, ремешок проплыл перед глазами Гарри. Он взглянул этажом выше на Фреда и Джорджа, осторожно спускавших Эластичные Уши поближе к темной толпе волшебников внизу. Но, спустя мгновение, те уже двинулись к входной двери и скрылись из вида.
— Черт побери, — услышал Гарри шепот Фреда, когда тот втягивал свои Эластичные Уши обратно.
Они услышали, как входная дверь открылась, и вновь закрылась.
— Снэйп никогда здесь не ест, — прошептал Рон. — Вот болван! Ладно, пойдем.
— И не забудь говорить шепотом, пересекая прихожую, Гарри, — напомнила Гермиона.
Проходя мимо прибитых к стене голов домовых эльфов, они заметили Люпина, миссис Уизли и Тонкс у входной двери, запирающих множество замков и задвижек.
— Мы поедим на кухне, — прошептала миссис Уизли, встречая ребят у подножия лестницы. — Гарри, милый, иди на цыпочках в ту дверь…
ХРЯСЬ.
— Тонкс! — обернувшись, в гневе закричала миссис Уизли.
— Извиняюсь! — взвыла Тонкс, растянувшаяся в полный рост на полу. — Это все стойка для зонтиков, второй раз об нее спотыкаюсь…
Но окончание ее фразы уже нельзя было расслышать из-за ужасного, режущего уши, заставляющего леденеть кровь, визга.
Изъеденный молью занавес, сквозь который проходил до этого Гарри, взметнулся вверх, но двери за ним не оказалось. В первую секунду, Гарри показалось, что он смотрит в окно, за которым, не переставая, будто ее пытали, визжала старуха в черном чепчике, но вскоре он осознал, что перед ним висит выполненный в полный рост портрет, самый реалистичный и самый неприятный, который он когда-либо видел в жизни.
Старуха брызгала слюной, ее глаза закатились, а желтая кожа натянулась вокруг открытого в вопле рта. Во всей прихожей за ними, остальные портреты просыпались и тоже начинали орать. Гарри зажал уши руками и зажмурился.
Люпин и миссис Уизли бросились вперед, стараясь задернуть занавес над старухой, но не смогли приблизиться — она завизжала еще сильнее, размахивая когтистыми руками в надежде выцарапать им глаза.
— Отбросы! Ничтожества! Побочный продукт грязи и подлости! Ублюдки, мутанты, уроды, убирайтесь прочь отсюда! Как вы посмели осквернить дом моих отцов!..
Тонкс извинялась, как заведенная, волоча за собой по полу тяжелую троллью ногу. Миссис Уизли, потеряв надежду задернуть занавес, заторопилась по прихожей, утихомиривая остальные портреты прикосновением своей палочки. Длинноволосый человек появился из двери возле Гарри.
— Заткнись, старая карга, ЗАТКНИСЬ! — заорал он, схватившись за занавес.
Лицо старухи побледнело.
— Тыыыыыыыыы! — увидев его, взвыла она, выпучив глаза. — Кровавый изменник, мерзопакость, позор моей плоти!
— Я сказал… закрой… свою…. ПАСТЬ! — с огромными усилиями ему и Люпину удалось водворить занавес на место.
Визг старухи постепенно замирал. Отбросив с глаз прядь длинных черных волос, все еще тяжело дыша, Сириус — крестный Гарри, повернулся к нему.