— Куда пошел? — рявкнул дядя Вернон. Когда Гарри не ответил, он тяжело протопал через кухню, чтобы перекрыть ему путь в гостиную. — Я еще не закончил с тобой, парень!
— Пропустите меня, — негромко произнес Гарри.
— Тебе придется остаться здесь и объяснить, что с моим сыном…
— Если вы не отойдете, я… мне придется ударить вас заклятием! — Гарри достал палочку.
— Только попробуй! Живо убери эту штуку! — проревел дядя Вернон. — Я знаю, тебе запрещено пользоваться этим вне этого… твоего дурдома, который ты называешь школой!
— Из этого моего дурдома меня только что выгнали, — ответил Гарри, — так что теперь мне можно все. У вас есть три секунды. Раз… два…
В кухне раздался грохот. Тетя Петуния взвизгнула, дядя Вернон сдавленно завопил и пригнулся, и уже в третий раз за вечер Гарри ошеломленно принялся искать источник шума, виной которому вновь был уж точно не он. Нашел он его сразу: взъерошенная сова-сипуха, оглушенная столкновением с закрытым окном, сидела на подоконнике кухни.
Пропустив мимо ушей очередной истошный вопль дяди Вернона: "Совы!" — Гарри бегом пересек кухню и распахнул окно. Сова вытянула лапу, к которой был привязан маленький свиток пергамента, встряхнулась и, как только Гарри схватил послание, тут же улетела. Трясущимися руками Гарри развернул второе письмо, которое было просто испещрено чернильными кляксами и написано явно второпях.
"Гарри,
Дамблдор только что прибыл в Министерство и пытается все уладить. Не выходи из дома. Больше не применяй магию. Не отдавай палочку.
Артур Уизли".
Дамблдор пытается все уладить… что это значит? Неужели у Дамблдора достаточно влияния, чтобы противостоять Министерству Магии? Неужели есть шанс, что ему позволят вернуться назад в Хогвартс? Крошечный огонек надежды затеплился в груди Гарри, но тотчас же погас — Гарри захлестнула новая волна паники. Интересно, мистер Уизли полагает, что можно попробовать отказаться сдать палочку, не пользуясь магией? Нет, устроить прямо здесь дуэль с представителями Министерства, разумеется, можно… но сделай он так — исключение из школы покажется ему пустяком и мелочью по сравнению с Азкабаном, который будет ему грозить в этом случае.
Гарри мысленно заметался. Сбежать, конечно, можно — но что, если он попадется сотрудникам Министерства?… Запросто. А можно оставаться здесь, пока за ним не придут. Первый вариант привлекал его куда больше, но он прекрасно понимал: мистер Уизли всем сердцем желает ему добра… И, в конце концов, Дамблдору уже однажды удалось уладить куда более щекотливое дело.
— Ну ладно, — буркнул Гарри, — я передумал, я остаюсь.
Он подошел к кухонному столу и плюхнулся рядом с Дадли и тетей Петунией. Столь внезапная смена решения, похоже, застала Дурслеев врасплох. Тетя Петуния с отчаянием взглянула на дядю Вернона. Вздувшаяся фиолетовая вена на его виске билась еще сильнее, чем раньше.
— Откуда все эти чертовы совы? — прорычал он.
— Первая — от Министерства Магии, о моем исключении, — спокойно ответил Гарри. Он навострил уши, ловя каждый шорох, доносившийся с улицы: представители Министерства могли появиться в любую секунду. И, чтобы спокойно прислушиваться, лучше всего было просто тихо и вежливо отвечать на вопросы дяди Вернона, а не доводить его в очередной раз до бешенства. — Вторая — от папы моего друга Рона, который работает в Министерстве.
— В Министерстве Магии? — взревел дядя Вернон. — Такие, как ты, — в правительстве? О-о-о, это всё объясняет, всё… неудивительно, что страна катится к чертям собачьим!
Гарри промолчал. Дядя Вернон злобно уставился на него и, брызжа слюной, яростно рявкнул:
— И почему тебя исключили?
— Потому что я применил магию.
— Ага! — проревел дядя Вернон, треснув кулаком по холодильнику. Холодильник подпрыгнул, дверца распахнулась, и несколько упаковок диетических продуктов для Дадли вывалились на пол. — То есть ты все-таки признаешь это! Что ты сделал с Дадли?
— Ничего, — ответил Гарри, начиная терять терпение. — Это был не я…
— Он… — неожиданно пробормотал Дадли, и дядя Вернон с тетей Петунией тут же замахали руками на Гарри, чтобы тот замолчал, и склонились над сыном.
— Продолжай, сынок, — поторопил его дядя Вернон. — Что, что он сделал?