— О чем вы говорите?
— Это я виноват в том, что Сириус погиб, — отчетливо произнес Дамблдор. — Или, вернее сказать, это почти полностью моя вина. Я не настолько высокомерен, чтобы взять на себя всю ответственность целиком. Сириус был храбрым, умным и энергичным человеком, а такие люди обычно не соглашаются сидеть дома, скрываясь, пока остальные, как они полагают, подвергаются опасности. Однако ты не должен был ни на мгновение верить в то, что была хоть какая-то необходимость в твоем посещении Отдела Тайн сегодня вечером. Если бы я был откровенен с тобой, Гарри, так, как должен был, ты давным-давно знал бы, что Волдеморт будет стараться заманить тебя в Отдел Тайн, и ты никогда бы не поддался на его уловку и не пошел бы туда этим вечером. И Сириус не последовал бы за тобой. И эта вина лежит на мне, на мне одном.
Рука Гарри все еще находилась на дверной ручке, но он не сознавал этого. Он не отрывал взгляда от Дамблдора, чуть дыша, слушая, и едва ли понимая то, что услышал.
— Пожалуйста, сядь, — сказал Дамблдор.
Это был не приказ, это была просьба. Гарри помедлил в нерешительности, затем медленно прошел по кабинету, засыпанного теперь серебряными осколками и деревянной щепой, и сел лицом к столу Дамблдора.
— Насколько я понял, — медленно произнес слева от Гарри Финеас Найджелус, — мой праправнук, последний из Блэков, мертв?
— Да, Финеас, — ответил Дамблдор.
— Я не верю этому! — отрывисто сказал Финеас.
Гарри повернулся вовремя, чтобы увидеть как Финеас покинул свой портрет, и понял, что тот пошел навестить другие картины в особняке на площади Гриммолд. Наверно, он пойдёт от портрета к портрету, через весь дом, призывая Сириуса…
— Гарри, я задолжал тебе объяснение, — сказал Дамблдор. — Объяснение ошибок старика. Теперь я вижу: все, что я сделал и чего не сделал в отношении тебя, несет отпечаток моего возраста. Юноше не дано понять, как думает и чувствует старик. Но и старики виноваты, если забывают, каково это — быть молодыми… и я, кажется, в последнее время забыл…
Восход разгорался, над горами показался ободок ослепительного оранжевого цвета, а небо над ним стало бесцветным и сияющим. Свет упал на Дамблдора, на серебро его бровей и бороды, на морщины, избороздившие его лицо.
— Пятнадцать лет назад, когда я увидел шрам на твоем лбу, я догадывался, что это может означать, — сказал Дамблдор. — Я догадывался, что это знак связи, соединившей тебя и Волдеморта.
— Вы говорили мне это и раньше, профессор, — сказал Гарри резко. Он не боялся показаться грубым. Его теперь ничто особенно не волновало…
— Да, — ответил Дамблдор извиняющимся тоном. — Да, но, видишь ли, необходимо начать с твоего шрама. Поскольку, вскоре после того, как ты воссоединился с волшебным миром, стало очевидным, что я был прав и твой шрам предупреждал тебя, когда Волдеморт был рядом с тобой или когда он ощущал сильные эмоции.
— Знаю, — сказал Гарри устало.
— И эта твоя способность — выявлять присутствие Волдеморта, даже когда он замаскирован, и знать то, что он чувствует, когда он эмоционально возбужден, — проявилась еще отчетливее с тех пор, как Волдеморт вернул себе тело и полную силу.
Гарри даже не потрудился кивнуть. Все это уже было ему известно.
— С недавнего времени, — произнес Дамблдор, — я начал беспокоиться о том, что Волдеморт может узнать о существовании этой связи. И действительно, наступил момент, когда ты проник настолько глубоко в его разум, что он ощутил твое присутствие. Я говорю, конечно, о ночи, когда ты был свидетелем нападения на мистера Уизли.
— Да, Снейп сказал мне, — пробормотал Гарри.
— Профессор Снейп, Гарри, — спокойно поправил Дамблдор. — Но разве ты не задавался вопросом, почему не я объяснил тебе это? Почему не я обучал тебя Мыслезащите? И почему я за все эти месяцы даже не увиделся с тобой?
Гарри поднял глаза. Теперь он заметил, что Дамблдор выглядит грустным и усталым.
— Да, — пробормотал Гарри, — да, я спрашивал себя об этом.
— Видишь ли, — продолжал Дамблдор, — я был уверен, что вскоре Волдеморт попытается силой воздействовать на твой разум, управлять твоими мыслями, уводить их в неверную сторону, и я старался не давать ему лишний повод. Я был уверен: если он поймёт, что наши отношения ближе, — или когда-то были ближе — чем обычные отношения между директором и учеником школы, он воспользуется тобой как средством для слежки за мной. Я боялся того, КАК он постарается использовать тебя, боялся, что он сделает попытку овладеть тобой… У меня появились основания полагать, что в этом я прав. В тех редких случаях, когда мы с тобой непосредственно сталкивались, мне казалось, что я видел его тень, движущуюся в глубине твоих глаз…