Его голос дрогнул; он замолчал. Тут раздался стук в дверь, и Огрид пошел открывать, попутно сморкаясь в гигантский платок в горошек. Дивангард в строгом черном галстуке и с охапкой бутылок в руках торопливо переступил порог.
– Огрид, – трагически промолвил он, – соболезную вашей потере.
– Благодарю, что пришли, – сказал Огрид. – Огромное спасибо. И спасибо, что Гарри не наказали…
– Что вы, как можно! – воскликнул Дивангард. – Горестный день, горестный день… а где же несчастное создание?
– Там, на улице, – надтреснуто отозвался Огрид. – Может… уже пойдем?
Они вышли на задний двор. Над деревьями висела луна; ее бледное сияние мешалось со светом из окон хижины и заливало Арагога. Он лежал на краю огромной ямы, возле которой возвышался десятифутовый холм свежевыкопанной земли.
– Великолепен, – произнес Дивангард, подходя к пауку. Восемь молочно-белых глаз мертво уставились в небо, а в двух громадных изогнутых ротовых клешнях неподвижно отражалась луна. Дивангард склонился, рассматривая огромную волосатую голову, и Гарри послышалось звяканье бутылок.
– Не все понимают, какие они красивые, – сказал Огрид в спину Дивангарду. Слезы текли из уголков Огридовых глаз, окруженных мелкими морщинками. – Я и не знал, Гораций, что вам по сердцу такие существа.
– По сердцу? Мой дорогой Огрид, я их боготворю! – воскликнул Дивангард, отступая от Арагога и пряча под плащом бутылку – Гарри видел, как блеснуло стекло. Огрид промокал глаза и ничего не заметил. – Итак… не пора ли приступить к похоронам?
Огрид кивнул и шагнул вперед. Он с усилием приподнял гигантское тело и, оглушительно крякнув, перевалил его в темную яму. Снизу донесся отвратительный хруст. Огрид снова разрыдался.
– Конечно, вам, близкому человеку, тяжелее всего, – проговорил Дивангард. Он похлопал Огрида по локтю, до которого, как и Гарри, только и мог дотянуться. – Позвольте мне сказать несколько слов?
Должно быть, нацедил море отменного яда, подумал Гарри, когда Дивангард с довольной ухмылкой ступил на край могилы и тихо, внушительно заговорил:
– Прощай, Арагог, царь арахнидов, давний и верный друг! Те, кто знал тебя, никогда тебя не забудут! Тело твое истлеет, но душа навсегда останется жить в укромных, опутанных паутиной уголках Запретного леса, что стал тебе домом. Пусть вечно процветают твои многоглазые потомки, и пусть обретут утешение люди, твои друзья, которых постигла столь невосполнимая утрата.
– Чудесная… чудесная речь! – взвыл Огрид и, отчаянно рыдая, повалился на компостную кучу.
– Ну-ну-ну, – сочувственно забормотал Дивангард, взмахивая волшебной палочкой. Гора земли поднялась в воздух, повисела мгновение и с глухим шорохом обрушилась на мертвого паука, образовав гладкий холмик. – Давайте пройдем в дом и помянем покойного. Гарри, зайди-ка с другой стороны… вот так… встаем, встаем, Огрид… вот молодчина…
Они усадили Огрида в кресло за столом. Клык, который во время похорон прятался в своей корзине, подтрусил к ним на мягких лапах и, как обычно, шлепнул тяжелую голову Гарри на колени. Дивангард откупорил бутылку.
– Я проверил, не отравлено, – заверил он Гарри, выливая большую часть вина в громадную кружку и передавая ее Огриду. – После случая с твоим бедным другом Рупертом у меня домовый эльф отпивает понемногу изо всех бутылок.
Гарри представил себе лицо Гермионы, доведись ей услышать о подобном, и решил ей не рассказывать.
– Это Гарри, – проговорил Дивангард, разливая содержимое второй бутылки по двум кружкам, – …а это мне. Ну-с, – он высоко поднял кружку, – за Арагога.
– За Арагога, – хором повторили Гарри и Огрид.
Дивангард и Огрид сразу выпили от души. Но Гарри, направляемый фортуной фортунатой, знал, что не должен пить, поэтому лишь притворился, будто сделал глоток, и поставил кружку на стол.
– Я знал его еще яйцом, – печально вымолвил Огрид. – А когда он вылупился, вот такусенький был крошка. Не больше пекинеса.
– Прелесть, – сказал Дивангард.
– Я держал его в шкафу в школе, пока… ну…
Огрид потемнел лицом, и Гарри знал почему: в свое время из-за интриг Тома Реддля Огрида обвинили в том, что он открыл Тайную комнату, и вышвырнули из школы. Но Дивангард, казалось, ничего не слышал; он смотрел на потолок, откуда свисали медные сковородки и длинный пук ослепительно-белых шелковистых волос.
– Неужто шерсть единорога?
– А-а, да, – равнодушно бросил Огрид. – Все время ее в лесу собираю, они, понимаете, хвостами за ветки цепляются…
– Но, мой дорогой друг, знаете ли вы, насколько это ценно?