– Я… не согласен, сэр, – ответил Гарри, по-прежнему не глядя на Злея.
– Посмотрим, как ты запоешь после отработки, – сказал тот. – В субботу в десять утра, Поттер. У меня в кабинете.
– Но, сэр… – пролепетал Гарри, в отчаянии поднимая глаза. – Квидиш… последняя игра сезона…
– В десять утра, – прошептал Злей с улыбкой, обнажившей желтые зубы. – Несчастный «Гриффиндор»… Боюсь, в этом году ему светит четвертое место…
И, не проронив больше ни слова, он вышел из туалета. Гарри остался стоять, тоскливо глядя в надтреснутое зеркало и мучаясь тошнотой, какая, он был просто уверен, даже не снилась Рону.
– Не буду говорить: «Я же говорила», – сказала Гермиона час спустя в общей гостиной.
– Слушай, отстань, – сердито бросил Рон.
Гарри не пошел на ужин, начисто лишившись аппетита. Он только что досказал всю историю Рону, Гермионе и Джинни, хотя нужды в этом, по сути, не было. Новость распространилась по школе с потрясающей скоростью – Меланхольная Миртл успела облететь все туалеты замка и от души насплетничаться. Панси Паркинсон навестила Малфоя в лазарете и теперь поносила Гарри на каждом углу, а Злей не преминул передать все подробности происшествия остальным преподавателям. Гарри уже вызывали из общей гостиной к Макгонаголл, и он пятнадцать крайне неприятных минут выслушивал ее нотации. Она долго объясняла, как ему повезло, что его не исключили, а в конце объявила, что полностью поддерживает решение профессора Злея о строгом взыскании.
– Я же говорила, что с твоим Принцем что-то не так, – все-таки не сдержалась Гермиона. – И, согласись, оказалась права.
– Нет, не соглашусь, – упрямо ответил Гарри.
Ему было тошно и без ее попреков; то, что он прочел на лицах своей команды, когда сообщил, что не сможет играть в субботу, было худшим наказанием. Он и сейчас чувствовал на себе взгляд Джинни, но не хотел встречаться с ней глазами, опасаясь разглядеть в них гнев или разочарование. Пару минут назад он сказал ей, что в субботу она будет играть за Ловчего, а Дин временно займет ее место Охотника. Если «Гриффиндор» выиграет, в ликовании после матча Джинни и Дин могут помириться… Эта мысль ледяным ножом пронзила сердце Гарри…
– Гарри! – воскликнула Гермиона. – Как ты можешь защищать свой учебник, когда…
– Слушай, хватит нудить про учебник! – огрызнулся Гарри. – Принц всего-навсего выписал откуда-то заклинание! Он не советовал его применять! Откуда мы знаем, может, он записал то, что применили против него!
– Не верю своим ушам, – вымолвила Гермиона. – Ты оправдываешь…
– Себя я вовсе не оправдываю! – поспешил уточнить Гарри. – Я жалею о том, что сделал, и не только из-за взыскания. Ты прекрасно знаешь, что я не стал бы такое использовать даже против Малфоя, но Принц тут ни при чем, он же не писал: «Обязательно попробуйте, это клево», – он делал записи для себя, а не для кого-то…
– То есть получается, – произнесла Гермиона, – ты намерен вернуть…
– Учебник? Да, – с силой сказал Гарри. – Без Принца я бы не выиграл фортуну фортунату, не знал бы, как спасти Рона от отравления, и никогда бы…
– Не приобрел незаслуженной репутации лучшего зельедела, – ехидно договорила за него Гермиона.
– Гермиона, может, оставишь его в покое? – вмешалась Джинни. Гарри удивленно и благодарно поднял на нее глаза. – Как я понимаю, Малфой хотел применить непростительное проклятие; лучше радуйся, что у Гарри нашелся достойный ответ!
– Разумеется, я рада, что Гарри не прокляли! – ответила явно уязвленная Гермиона, – но в этой сектумсемпре, Джинни, нет ничего достойного, посмотри, куда она его завела! А если учесть, как это повлияло на шансы команды, мне казалось, что…
– Не строй из себя квидишного знатока, – скривилась Джинни, – только опозоришься.
Гарри и Рон изумленно воззрились на девочек: Гермиона и Джинни, которые всегда прекрасно ладили, сидели друг против друга, гневно скрестив руки на груди и глядя в разные стороны. Рон испуганно поглядел на Гарри, схватил первую попавшуюся книгу и быстро за ней спрятался. А Гарри, зная, что ничем этого не заслужил, вдруг преисполнился небывалой радостью, хотя больше за весь вечер все они не перемолвились ни словом.
Увы, его счастье было недолгим: назавтра пришлось терпеть издевательства слизеринцев и, еще хуже, гнев гриффиндорцев, возмущенных тем, что их капитан по собственной глупости лишился права участвовать в финальной игре сезона. Сам Гарри, что бы ни говорил Гермионе, в субботу утром отчетливо понимал одно: он отдал бы всю фортуну фортунату мира, лишь бы оказаться на квидишном поле вместе с Роном, Джинни и остальными. Это было невыносимо – все надели розетки и шляпы и, размахивая флагами и шарфами, щурясь на ярком солнце, шли на стадион, а он спускался по каменной лестнице в подземелье – туда, где не слышно ни отдаленного шума толпы, ни комментариев, ни ликующих криков, ни разочарованных стонов.