— Может, уберете эти чертовы штуки?
Гарри оглянулся. Дурслеи прикрывали головы руками: бокалы выплясывали у них на макушках, разбрызгивая во все стороны содержимое.
— Ах, простите, виноват, — извинился Думбльдор и поднял волшебную палочку. Бокалы исчезли. — Только, знаете, гораздо вежливей было бы их выпить.
Судя по выражению лица дяди Вернона, у него на языке вертелось множество ядовитых ответов, но он лишь сильнее вжался в спинку дивана рядом с женой и сыном и молчал, не сводя поросячьих глазок с волшебной палочки.
— Понимаешь, — Думбльдор снова как ни в чем не бывало повернулся к Гарри, — если ты правда унаследовал дом, то тебе достался и…
Он в пятый раз взмахнул палочкой. Раздался громкий треск, и на ворсистом ковре гостиной появился домовый эльф в каких-то грязных тряпках, с носом, сильно напоминающим свиное рыло. У него были большие, как у летучей мыши, уши и огромные, в кровавых прожилках, глаза. Тетя Петуния пронзительно закричала: такая мерзость да на ее ковре! Дудли мигом подобрал с пола большие босые ноги и поднял их чуть ли не выше головы, словно опасаясь, что гадкое существо влезет на него по пижамным штанам. А дядя Вернон громко зарычал:
— Что еще за черт?
— Шкверчок, — договорил наконец Думбльдор.
— Шкверчок не пойдет, не пойдет, не пойдет! — скрипуче и почти так же громко, как дядя Вернон, затараторил домовый эльф. Он топал длинными шишковатыми ступнями и исступленно тянул себя за уши. — Шкверчок служит мисс Беллатрикс, да-да-да, Шкверчок служит Блэкам, Шкверчок хочет к новой хозяйке и не пойдет служить поганому Поттеру, не пойдет, не пойдет, не пойдет!
— Как видишь, Гарри, — повысив голос, чтобы заглушить непрерывное «не пойдет, не пойдет, не пойдет», сказал Думбльдор, — Шкверчок выражает нежелание переходить под твое покровительство.
— Ну и наплевать, — буркнул Гарри, с омерзением поглядев на корчащегося и топающего ногами эльфа. — Мне он не нужен.
— Не пойдет, не пойдет, не пойдет …
— Ты предпочтешь, чтобы он достался Беллатрикс Лестранг? Зная, что весь последний год он жил при штаб-квартире Ордена Феникса?
— Не пойдет, не пойдет, не пойдет …
Гарри посмотрел на Думбльдора. Ясно, что Шкверчка нельзя отдавать Беллатрикс, но… Стать хозяином того, кто предал Сириуса? Самая мысль об этом казалась отвратительной.
— Отдай ему какой-нибудь приказ, — предложил Думльдор. — Если он теперь твой, то будет вынужден повиноваться. А если нет, нам придется найти способ не пустить его к законной хозяйке.
— Не пойдет, не пойдет, НЕ ПОЙДЕТ!
Крики перешли в завывания, и Гарри не придумал ничего лучше, кроме как цыкнуть:
— Шкверчок, заткнись!
Тот словно подавился. Он выпучил глаза и, не переставая разевать рот, схватился за горло. Несколько секунд эльф судорожно пытался сглотнуть, а потом бросился лицом на ковер (тетя Петуния горестно заскулила) и в отчаянной, хоть и абсолютно безмолвной, истерике принялся бить по полу руками и ногами.
— Что ж, это все проясняет, — обрадовался Думбльдор. — Сириус знал свое дело. Гарри, ты — законный владелец дома номер двенадцать по площади Мракэнтлен и Шкверчка.
— А обязательно… чтобы он жил со мной? — Гарри в ужасе посмотрел на эльфа, извивающегося у него под ногами.
— Нет, раз ты этого не хочешь, — ответил Думбльдор. — Если не возражаешь, предлагаю отправить его в «Хогварц», на кухню. Там он будет под присмотром у наших эльфов.
— Да, — с облегчением согласился Гарри, — так и сделаем. Э-м-м… Шкверчок! Хочу, чтобы ты отправился в «Хогварц» и работал на кухне вместе с другими эльфами.
Шкверчок — он теперь лежал на спине и сосредоточенно молотил по воздуху сразу всеми конечностями — окинул Гарри взором, полным невыразимого отвращения и, с громким хлопком, исчез.
— Прекрасно, — сказал Думбльдор. — Но есть еще гиппогриф, Конькур. После смерти Сириуса за ним приглядывал Огрид, но теперь Конькур твой, и если у тебя есть иные соображения…
— Нет, — сразу ответил Гарри, — пусть остается с Огридом. Думаю, самому Конькуру тоже так лучше.
— Огрид будет в восторге, — улыбнулся Думбльдор. — Он так радовался встрече с бывшим питомцем. Кстати, в интересах безопасности мы решили временно переименовать его в Курокрыла, хотя вряд ли в министерстве догадались бы, что это тот самый гиппогриф, которому они когда-то вынесли смертный приговор. Ну-с, Гарри, ты упаковал вещи?
— Э-э-м…
— Сомневался, что я появлюсь? — усмехнулся проницательный Думбльдор.
— Я сейчас… мигом… закончу, — выпалил Гарри, бросаясь поднимать телескоп и кроссовки.
На сборы ушло чуть больше десяти минут. Наконец Гарри достал из-под кровати плащ-невидимку, завинтил пузырек с разноцветными чернилами, сунул их в сундук, водрузил поверх котел и с трудом закрыл крышку. После чего, одной рукой волоча сундук, а в другой держа клетку с Хедвигой, спустился на первый этаж.
Он огорчился, не обнаружив в холле Думбльдора — придется еще раз заходить в гостиную.
Там все молчали. Думбльдор тихонько напевал и явно чувствовал себя вполне комфортно, но в целом атмосфера в комнате чем-то напоминала застывший заварной крем. Гарри, не осмеливаясь взглянуть на родственников, сказал:
— Профессор, я готов.
— Прекрасно, — отозвался Думбльдор. — Остается последнее. — Он повернулся к Дурслеям. — Вам, без сомнения, известно, что через год Гарри станет совершеннолетним…
— Нет, — возразила тетя Петуния. Это было первое, что она произнесла за все время.
— Простите? — вежливо переспросил Думбльдор.
— Не достигнет. Он на месяц младше Дудлика, а тому восемнадцать только через два года.
— Вот как, — любезно проговорил Думбльдор. — Но колдуны достигают совершеннолетия в семнадцать.
Дядя Вернон пробормотал: «вот придурки», но Думбльдор проигнорировал это замечание.
— Далее. Вы знаете, что в страну вернулся печально знаменитый лорд Вольдеморт. В колдовском сообществе идет война. Гарри, которого лорд Вольдеморт неоднократно пытался убить, грозит опасность — куда большая, чем пятнадцать лет назад, когда я оставил его на вашем пороге с письмом, где рассказывалось о гибели его родителей. Помнится, я выразил надежду, что вы будете заботиться о мальчике, как о собственном сыне.
Думбльдор помолчал. Он говорил размеренно и спокойно, без гнева, но сейчас от него ощутимо повеяло холодом, и Гарри заметил, что Дурслеи теснее прижались друг к другу.
— Вы не выполнили мою просьбу; никогда не считали Гарри своим. Он не видел от вас ничего, кроме пренебрежения, а зачастую — жестокости. Тем не менее — и это ваш лучший поступок — вы не сумели навредить ему столь же страшно, как тому несчастному мальчику, что сидит между вами.
Тетя Петуния и дядя Вернон инстинктивно повернули головы к Дудли, словно между ними мог оказаться не он, а кто-то другой.
— Мы — Дудлику?! Да что вы такое…? — гневно начал дядя Вернон, но Думбльдор поднял палец, призывая к молчанию, и дядю Вернона словно поразила немота.
— Волшебная защита, которую я создал пятнадцать лет назад, обеспечивает безопасность Гарри до тех пор, пока он может называть ваш дом своим. Он был здесь несчастен, ненужен, обижен, но вы, пусть и скрепя сердце, давали ему кров. Защита перестанет действовать в тот миг, когда Гарри исполнится семнадцать; другими словами, как только он станет мужчиной. Я прошу вас об одном: разрешить Гарри вернуться в ваш дом еще один раз, чтобы защитить его хотя бы до семнадцатилетия.
Дурслеи молчали. Дудли хмурился, точно пытался понять, когда и в чем ему навредили. У дяди Вернона будто кусок застрял в горле, а тетя Петуния странно раскраснелась.
— Что же, Гарри… нам пора, — Думбльдор встал и расправил свой длинный плащ. — До встречи, — сказал он Дурслеям, на лицах которых отразилось горячее желание, чтобы встреча никогда не состоялась, надел шляпу и вышел из комнаты.
— До свидания, — торопливо бросил Гарри и поспешил за Думбльдором. Тот задержался у сундука, на котором стояла клетка с Хедвигой.