— Но… — начал Гарри в замешательстве, — но в прошлом году вы сами сказали, что один из нас должен убить другого…
— Гарри, Гарри… Должен — только потому, что Волдеморт допустил роковую ошибку и действовал согласно словам профессора Трелони! Если бы он не убил твоего отца, разве сейчас ты желал бы мести так страстно? Конечно, нет! Разве, не пожертвуй Лили своей жизнью, ты располагал бы непреодолимой для Волдеморта защитой? Конечно, нет, Гарри! Неужели ты не понимаешь?! Волдеморт, как всякий тиран, своими руками создал себе смертельного врага! Имеешь ли ты представление, насколько тираны боятся людей, которых угнетают? Каждому деспоту ясно, что рано или поздно среди множества его жертв непременно найдётся тот, кто осмелится нанести ответный удар! Волдеморт не исключение: он всегда был настороже, в ожидании смельчака, способного бросить ему вызов. Услышал пророчество и немедленно приступил к действиям, а в результате не только сам выбрал человека с наибольшими шансами его прикончить, но и сам дал ему в руки смертельное оружие!
— Но…
— Тебе просто необходимо понять! — Дамблдор поднялся и принялся расхаживать по кабинету; Гарри никогда ещё не видел директора таким взволнованным. — Пытаясь убить тебя, Волдеморт сам выбрал выдающегося человека, который сейчас сидит напротив меня, и вручил ему орудие убийства! Волдеморт сам виноват в том, что ты мог читать его мысли, узнавать его цели, и даже говорить на языке змей, на котором он отдавал приказы. И тем не менее, Гарри, несмотря на твою уникальную способность проникать в мир Волдеморта (а любой Пожиратель смерти готов на убийство за твой непрошеный дар), тебя никогда не привлекало могущество Тёмных сил, ни разу, ни на секунду ты не выразил ни малейшего желания стать последователем Волдеморта!
— Ещё бы! — возмутился Гарри. — Он убил моих родителей!
— Другими словами, ты защищён своей способностью любить! — провозгласил Дамблдор. — Только эта защита в состоянии удержать от соблазна уподобиться в величии Волдеморту! И, несмотря на все искушения, на все выпавшие тебе страдания, ты сохранил своё сердце чистым, таким же чистым, как в одиннадцать лет, когда смотрел в зеркало, отражавшее самое сокровенное желание, и видел в нём не богатства или бессмертие, а единственный способ противостоять Волдеморту. Известно ли тебе, Гарри, сколь немногие волшебники могут увидеть в том зеркале то, что увидел ты? Волдеморту ещё тогда следовало понять, с чем он имеет дело, но он не догадался!
Однако теперь он знает. Ты бывал в его разуме без малейшего вреда для себя, он же, как выяснилось в Министерстве, не может владеть твоим, не ощущая при этом смертельных мучений. Не думаю, Гарри, что Волдеморт понимает причину, но он с такой поспешностью изуродовал собственную душу, что не успел задуматься и осознать: незапятнанная и цельная душа несравнимо сильней.
— Но, сэр, — Гарри неимоверным усилием убрал из голоса протестующие нотки, — всё равно, в конечном счёте результат один, разве нет? Я должен попытаться убить его, или…
— Должен? — уточнил Дамблдор. — Должен, разумеется! Но вовсе не из-за пророчества! А оттого, что сам ты не остановишься, пока не попытаешься! И мы оба это знаем! Пожалуйста, вообрази на секунду, что ты никогда не слышал пророчества! Какие чувства ты испытывал бы к Волдеморту тогда? Подумай!
Гарри наблюдал за вышагивающим туда-сюда директором и размышлял. Размышлял о матери, об отце, о Сириусе. Думал о Седрике Диггори. Обо всех ужасных вещах, которые совершил Волдеморт. В груди у него словно разгорелся огонь, обжигавший горло.
— Я бы хотел, чтобы его не стало, — тихо ответил Гарри. — И я хотел бы прикончить его своими руками.
— Разумеется, хотел бы! — воскликнул Дамблдор. — Вот видишь, пророчество не означает, что ты должен что-то совершить! Но оно заставило Тёмного лорда отметить тебя равным себе… Другими словами, ты волен сам выбирать свой путь, волен даже проигнорировать пророчество! Однако Волдеморт продолжает ему следовать. Он продолжает охотиться на тебя… И окончательно делает неизбежным то, что…
— …что один из нас должен убить другого, — закончил Гарри.
— Да.
И Гарри понял наконец, что старался втолковать ему Дамблдор. Он понял: есть огромная разница между тем, что тебя силой тащат на арену, где предстоит смертельная битва, и тем, что ты выходишь добровольно, с гордо поднятой головой. Кто—то, возможно, сказал бы, что выбор не столь уж велик, но Дамблдор всегда знал — как знаю теперь и я, подумал Гарри с внезапной жгучей гордостью, и как всегда знали мои родители, — что весь мир заключается в этом выборе.
Глава двадцать четвёртая. Рассекатум
Утром на Колдовстве усталый, но довольный ночным похождением Гарри, наложив Приглушио на сидящих поблизости учеников, всё рассказал Рону и Эрмионе. Захваченные его рассказом, друзья радовались за него, восхищались ловкостью, с которой он заполучил схороненное воспоминание, и испытали настоящий ужас, когда услышали о хоркруксах Волдеморта, о стремлении Дамблдора их найти и обещании взять Гарри с собой, если директору это удастся.
— Круто! — воскликнул Рон, едва Гарри замолчал. Он вяло помахивал направленной в потолок палочкой, не обращая ни малейшего внимания на то, что делает. — Круто! Ты отправишься вместе с Дамблдором… и попробуешь уничтожить… Круто!
— Рон, из-за тебя на нас снег падает, — снисходительно заметила Эрмиона, хватая друга за руку и отводя его палочку от потолка, откуда и впрямь спускались крупные белые хлопья. Гарри заметил, как сидящая за соседним столом Лаванда Браун уставилась на Эрмиону покрасневшими глазами, и та немедленно выпустила руку Рона.
— Ой, и правда, — пробормотал Рон, удивлённо глянув себе на плечи. — Прости… похоже, будто всех нас одолела жуткая перхоть…
И он стряхнул наколдованный снег с плеча Эрмионы. Лаванда разрыдалась. Рон с виноватым видом повернулся к ней спиной.
— Мы расстались, — пробормотал он Гарри уголком рта. — Вчера вечером, когда она увидела, что я выхожу из спальни с Эрмионой. Тебя она, понятное дело, не заметила и подумала, что мы вдвоём.
— А-а, — понимающе протянул Гарри. — Так… ты не жалеешь, что между вами всё кончено?
— Нет, — признался Рон. — Вообще-то, было довольно скверно, пока она вопила, но, по крайней мере, мне не пришлось заводить разговор самому.
— Трусишка, — вставила Эрмиона, хотя и слепому было видно, как она довольна. — Ну, вчерашний вечер вообще оказался на редкость пагубным для романтики. Джинни с Дином тоже расстались, Гарри.
Эрмиона посмотрела на Гарри так, будто догадывалась, что при этих словах его сердце пустилось в пляс. С каменным выражением лица и самым безразличным тоном, на какой только был способен, Гарри поинтересовался:
— Из-за чего?
— О, из-за какой-то ерунды… Джинни упрекнула Дина, что он всегда помогает ей пролезть через портретный ход, как будто она сама не может… А, вообще-то, они уже давно не ладили.
Гарри глянул в другой конец классной комнаты на Дина. Тот выглядел несчастным.
— Конечно, теперь тебе придётся сделать выбор, верно? — продолжала Эрмиона.
— Ты о чём? — насторожился Гарри.
— О квиддитчной команде, — пояснила девушка. — Раз Джинни с Дином не разговаривают…
— А-а-а…
— Флитвик, — предупредил Рон. К ним вприпрыжку двигался маленький учитель Колдовства, а из всей троицы пока только Эрмиона сумела превратить уксус в вино. Её стеклянная колба была полна тёмно-красной жидкости, тогда как ёмкости Гарри и Рона всё ещё щеголяли тёмно-коричневым содержимым.
— Так-так, мальчики, — укоризненно пропищал профессор Флитвик. — Меньше слов, больше дела… Покажите-ка мне, что у вас получается…
Они одновременно подняли палочки, направили их на свои колбы и сосредоточились изо всех сил. У Гарри уксус превратился в ледышку, а колба Рона взорвалась.