— А что если я окажусь в Слизерине?
Шёпот предназначался только отцу, и Гарри понял, что лишь момент расставания вынудил Альбуса раскрыть перед ним, как сильно и искренне он этого боялся. Гарри присел так, чтобы лицо Альбуса было чуть выше, чем его собственное. Альбус — единственный из всех детей Гарри унаследовал глаза Лили.
— Альбус Северус, — тихо произнёс Гарри, так, что никто, кроме Джинни, не мог его услышать, а она тактично притворилась, что машет рукой Роуз, которая уже была в поезде, — ты назван в честь двух директоров Хогвартса. Один из них — из Слизерина, и это был, пожалуй, самый смелый человек из всех, кого я знал.
— Но скажи, что если…
— … тогда Башня Слизерина получила бы прекрасного ученика, разве не так? Для нас это не имеет значения, Ал. Но если это имеет значение для тебя, ты сможешь выбрать Гриффиндор, а не Слизерин. Распределяющая шляпа принимает во внимание твой выбор.
— Правда?
— Для меня она это сделала, — ответил Гарри.
Он никогда раньше не рассказывал детям об этом и увидел, как удивление отразилось на лице Альбуса. Но вот уже захлопали двери в красном поезде, мутные очертания родителей кинулись вперёд, чтобы в последний раз поцеловать своих детей, дать им последние указания, и Альбус запрыгнул в вагон. Джинни закрыла за ним дверь. Студенты свешивались из окон. Огромное число лиц, в поезде и около поезда, и, казалось, все они смотрели на Гарри.
— Почему они все смотрят? — требовательно спросил Альбус.
Вместе с Роуз они вытягивали шеи, глядя на других студентов.
— Пусть тебя это не беспокоит, — откликнулся Рон. — Это всё я, я очень знаменит.
Альбус, Роуз, Хьюго и Лили рассмеялись. Поезд тронулся, и Гарри шёл рядом, наблюдая за худым лицом своего сына, уже горящим от возбуждения. Гарри улыбался и махал рукой, хотя при взгляде на ускользающего от него сына в душе возникало что-то похожее на чувство потери…
Последний след пара растаял в осеннем воздухе. Поезд завернул за угол.
Гарри всё ещё держал руку в воздухе, в прощальном взмахе.
— С ним всё будет в порядке, — пробормотала Джинни.
Глядя на неё, Гарри бессознательно поднял руку и коснулся шрама в форме молнии на лбу.
— Я знаю.
Шрам не беспокоил Гарри вот уже девятнадцать лет. Всё было хорошо.[37]