Он замолчал, заставив себя глотнуть чаю. Гарри, Рон и Гермиона затаили дыхание. Хагрид никогда не рассказывал о своём коротком пребывании в Азкабане. После паузы Гермиона робко поинтересовалась:
— Там, наверное, страшно, Хагрид?
— Вы даже не представляете, — тихо ответил Хагрид. — Ничего подобного со мной не бывало. Я думал, у меня поедет крыша. Мне всё время вспоминались самые страшные вещи… День, когда меня выгнали из Хогвартса… День, когда умер мой папа… День, когда мне пришлось отпустить Норберта…
Его глаза наполнились слезами. Норберт был детёнышем дракона, которого Хагрид как-то раз выиграл в карты.
— Очень скоро забываешь, кто ты такой. И не видишь никакого смысла в жизни. Мне хотелось умереть — тихо-тихо, во сне. Когда меня отпустили, я словно заново родился, весь мир такой разноцветный — душа пела! Думаю, дементоры не шибко радовались моему освобождению.
— Но ведь ты был невиновен! — воскликнула Гермиона.
Хагрид хмыкнул.
— А им-то что? Им всё равно. Пока у них есть пара сотен узников, и они могут высасывать из них счастье, им совершенно наплевать, виноватый ты или нет.
Хагрид на секунду умолк, уставившись на кружку. И тихо сказал:
— Думал отпустить Конклюва… Уговаривал его улететь… Но как втолкуешь гиппогрифу, что ему надо схорониться? И… я боюсь нарушить закон… — Он поднял на них глаза полные слёз. — Я больше не хочу в Азкабан.
Визит к Хагриду, хоть и был совсем не радостным, всё же сделал то, на что рассчитывали Рон и Гермиона. Правда, Гарри не забыл о Блэке, но теперь его занимала ещё одна мысль — как помочь Хагриду выиграть дело против Комитета по устранению опасных существ. На следующий день он, Рон и Гермиона принесли из библиотеки кипу книг, которые могли помочь в подготовке защиты Конклюва. Они втроём сидели перед потрескивающим камином, медленно переворачивали пыльные страницы и изредка перебрасывались фразами, когда им попадалось что-нибудь интересное.
— Вот здесь что-то есть… В 1722 году был случай… но гиппогриф был признан виновным… бе, посмотрите, что они с ним сделали, это же отвратительно…
— Посмотрите, может, вот это… в 1296 году мантикора разорвала кого-то на части, и они отпустили её… а… нет, из-за того, что боялись к ней приближаться…
А замок тем временем обзавёлся великолепными рождественскими украшениями, хотя любоваться-то ими было некому — почти все ученики разъехались на каникулы. Но всё же по стенам были развешаны венки из падуба и омелы, доспехи светились изнутри таинственным светом, а в Большом зале, как всегда, сверкали золотыми звёздами двенадцать рождественских елей. Аппетитный запах готовящихся угощений, витавший по коридорам, в сочельник стал таким густым, что даже Короста решился высунуть нос из своего убежища, чтобы принюхаться к празднику.
Рождественским утром Гарри разбудила подушка, которую запустил в него Рон, вопя:
— Эй! Подарки!
Гарри надел очки и взглянул на небольшую горку свёртков, появившихся в ногах кровати. Рон уже срывал бумагу со своих подарков. — Ещё один свитер от мамы… Снова коричневый… Посмотри, у тебя тоже свитер?
У Гарри тоже был свитер. Миссис Уизли прислала ему ярко-алый с вывязанным на груди Гриффиндорским львом, а кроме того, дюжину домашних мятных кексов, кусок рождественского пирога и коробку грильяжа. Отложив всё это в сторону, он увидел длинный тонкий сверток.
— Что это? — спросил Рон, держа в руке только что распакованную пару тёмно-бордовых носок.
— Не знаю…
Гарри сорвал обертку и замер с открытым ртом — на одеяло выкатилась великолепная сверкающая метла. Рон уронил носки и выпрыгнул из кровати, чтобы взглянуть на неё поближе.
— Не может быть, — только и смог произнести он охрипшим голосом.
Это была «Молния» — точно такая же фантастическая метла, на которую Гарри каждый день ходил смотреть на Диагон Аллее. Когда он поднял «Молнию», её рукоять радостно сверкнула. Гарри почувствовал, как метла тихонько гудит, и выпустил её из рук; она повисла в воздухе, как раз так, чтобы ему было удобнее на неё забраться. Он перевёл взгляд от золотого регистрационного номера на рукояти к безукоризненно гладким обтекаемым берёзовым прутикам хвоста.
— Кто её тебе послал? — тихо спросил Рон.
— Посмотри, есть ли там открытка, — сказал Гарри.
Рон разорвал обертку «Молнии».
— Ничего! Господи, кто мог потратить для тебя столько денег?
— Ну, — сказал ошеломлённый Гарри, — могу поспорить, что это не Дёрсли.
— Спорим, это Дамблдор, — заявил Рон, кругами ходивший вокруг «Молнии» и изучавший каждый его дюйм. — Прислал же он анонимно тебе Плащ-Невидимку…
— Но это был плащ моего отца, — возразил Гарри. — Дамблдор просто передал его мне. Он не стал бы тратить ради меня сотни галлеонов. Он просто не может дарить ученикам такие подарки…
— Поэтому он и не признавался, что это от него! — сказал Рон. — На случай, если какой-нибудь слизняк вроде Малфоя скажет, что ты — любимчик Дамблдора. Эй, Гарри, — Рон громко рассмеялся, — Малфой! Подожди, пока он увидит тебя на этой метле! Ему станет плохо! Эта же метла международного класса!
— Я просто не могу в это поверить, — пробормотал Гарри, проводя по «Молнии» рукой, в то время как Рон катался по кровати, представляя лицо Малфоя и рыдая от смеха. — Но кто?…
— Я знаю, — сказал Рон, взяв себя в руки. — Я знаю, кто это мог быть — Люпин!
— Что? — рассмеялся Гарри. — Люпин? Послушай, если бы у него было так много денег, он мог бы купить себе пару новых мантий.
— Да, но он любит тебя, — сказал Рон. — Его не было в Хогвартсе, когда твой «Нимбус» разбился в щепки, но он, наверное, услышал об этом и решил поехать на Диагон Аллею и купить для тебя «Молнию»…
— Почему ты решил, что его не было в Хогвартсе? — удивился Гарри. — Он просто болел.
— Во всяком случае, в больничном крыле его не было, — пояснил Рон. — Я как раз был там и чистил ночные горшки — помнишь наказание Снейпа?
Гарри, нахмурившись, посмотрел на Рона.
— Не думаю, что Люпин может позволить себе подобные вещи.
— Чему вы тут смеётесь?
В комнату вошла Гермиона в халате, неся на руках Косолапа, который, похоже, был не особенно доволен повязанной вокруг шеи полоской мишуры. — Не вноси его сюда! — закричал Рон, поспешно вытаскивая Коросту из кровати и запихивая его в карман пижамы.
Но Гермиона не слушала. Она уронила Косолапа на пустую кровать Шэймуса и, приоткрыв рот, уставилась на «Молнию».
— О, Гарри! Кто её тебе подарил?
— Не знаю, — ответил Гарри. — В свёртке не было открытки.
К его изумлению, Гермиона не была в восторге от этой новости. Наоборот — её лицо вытянулось, и она закусила губу.
— Что с тобой? — спросил Рон.
— Но, — протянула Гермиона, — это как-то странно. Наверное, это очень хорошая метла?
Рон возмущённо фыркнул.
— Это самая лучшая метла, какая только есть, Гермиона, — сказал он.
— И она, наверное, очень дорогая…
— Наверное, она стоит больше, чем все метлы Слизерина, вместе взятые, — передразнил её Рон.
— Ну, тогда… кто стал бы посылать Гарри такую дорогую вещь, даже не назвав ему своего имени? — продолжила Гермиона.
— Какая разница? — нетерпеливо сказал Рон. — Послушай, Гарри, можно, я пролечусь на ней? Можно?
— Я думаю, что никому пока не стоит летать на этой метле! — отрезала Гермиона.
Гарри и Рон недоуменно уставились на неё.
— Как ты думаешь, что Гарри должен с ней делать — полы подметать? — спросил Рон.
Но прежде чем Гермиона успела ответить, Косолап прыгнул с кровати Шэймуса — прямо на грудь Рону.
— УБЕРИ ЕГО ОТСЮДА! — завопил Рон. Косолап вцепился когтями в его пижаму, пытаясь добраться до Коросты, предпринявшего отчаянную попытку к бегству через плечо Рона. Рон схватил крысу за хвост и попытался лягнуть Косолапа, но неудачно: он попал ногой по чемодану, стоявшему у кровати Гарри. Чемодан опрокинулся, а Рон запрыгал на одной ноге по комнате, воя от боли.